"Иностранная литература" весной, летом и осенью 1997 года
"Иностранная литература" — один из тех редких журналов, где заботятся о целостности картины: переводят как интеллектуальные новинки, так и интеллектуальную классику. С масскультом дела почти не имеют. Располагают сплоченным коллективом авторов-переводчиков и в меру сил пытаются представить адекватный спектр текущей зарубежной словесности. Учитывая объем издания, это вроде бы и невозможно, но все-таки удается.
О чем вы тут не прочтете
Во-первых — о поэзии. Но не потому, что автор — зуброватый противник ступенчатых строк. Просто он убежден, что поэзия непереводима. Не оттого, что она сложнее, замысловатее прозы; наоборот — проще. Даже самые продвинутые системы вроде верлибра — и те организованы по четко установленным правилам и имеют эстетический смысл исключительно в рамках своего родного языка. Пушкин, Лорка, Октавио Пас, к несчастью, не исключения. Они непереводимы. Представить поэзию иноязычному читателю можно лишь косвенно, путем искаженных отражений, чем и занимается Борис Дубин в своей личной рубрике "Портрет в зеркалах" (в текущем году — #4 — он, кстати, выпукло и ощутимо явил нам великого француза Антонена Арто).
Во-вторых, вы не прочтете о критике и публицистике, хотя главы из монографии Нормана Мейлера о Пабло Пикассо заслуживают по меньшей мере упоминания, а цикл Петра Вайля "Гений места" — пристального разбора. Увы — в ином месте и на ином пространстве. Будем надеяться, что серия выйдет в книжной обложке и — теперь-то уж ясно! — не окажется дайджестом общих мест зарубежной культурологии, каким обернулась напечатанная в той же "ИЛ" "Вавилонская башня" Александра Гениса.
В-третьих — об обязаловке; ни о старой пьесе Фридриха Дюрренматта "Подельники", ни о сравнительно свежей (1992) повести Джойс Кэрол Оутс "Черная вода", ни о пародийной шуточке Раймона Кено "С ними по-хорошему нельзя".
Авангардизм и постмодерн
Жемчужина февральского номера — блок под традиционной шапкой "Литературный гид", озаглавленный "Американский авангардизм 60-х: 30 лет" и снабженный серьезной обобщающей статьей самого известного нашего американиста Алексея Зверева.
К сожалению, внимательно знакомясь с материалами подборки параллельно со зверевскими комментариями, homo legens, подобно всякому нынешнему культурологу, может лишь запутаться в названных понятиях.
Во всяком случае, предложенные в подборке "Мальчишка Педерсенов" Уильяма Гасса (блистательный, как всегда, перевод Виктора Голышева; страшная реалистическая история об убийстве двух крестьянских семей); жеманная, впопыхах растиражированная проза Джона Патрика Донливи и изощренная новеллистика Дональда Бартельми, кроме преходящих, чистой хронологией обусловленных особенностей стилистики, объединены лишь одним. Стремлением к правде факта и ненавистью к фальши приема, в конечном итоге разрушающей прием как стилевой элемент.
В целом о постмодерне и авангарде, по-моему, и говорить не стоит. Постмодернизм — глубоко провинциальное искусство, мнящее себя пупом мироздания. Авангард — литература, вечно сомневающаяся в своем праве быть литературой и разрушающая себя изнутри, как настоящей словесности и положено.
Что в связи со всем этим тяжело понять в "ИЛ", так это болезненную приверженность журнала к сербу Милораду Павичу. Имеющее лишь косвенное отношение к "ИЛ" ленинградское издательство "Азбука" под грифом "Библиотека журнала 'Иностранная литература'" публикует полный вариант романа Павича "Хазарский словарь". В январском номере сама "ИЛ" радует нас повестью Павича "Шляпа из рыбьей чешуи", в июньском — его же опусом "Последняя любовь в Константинополе", в июльском — абсолютно "пропавичевским" шедевром Горана Петровича "Атлас, составленный небом" (уж пробы-то, пробы, казалось, негде ставить — так Милорад Павич сочиняет предисловие к русскому изданию: "В этих книгах звучат лучшие из интонаций, свойственных прозе").
Начальная школа
Меж Сциллой и Харибдой, меж Северным и Южным полюсами есть пространство, где можно попросту учиться словесности, если тебя по-людски ей учат. Ни в коем случае не пропустите венгерские публикации (Ласло Дарваши в февральском, Петера Надаша, Петера Эстерхази, Дьердя Шпиро в августовском номерах).
Дебютный роман американца Майка Кеннингема о нестандартной любви "Дом на краю света" (#8). Новая книга Мишеля Турнье (кстати, полученная редакцией журнала в рукописи), главного писателя довольно плохо пишущей, несмотря на обилие литературных премий, Франции, несколько лет назад потрясшего Россию "Каспаром, Мельхиором и Бальтазаром" в переводе Юлианы Яхниной,— также нацелена на то, чтобы потрясти нас, ибо называется "Элеазар, или Источник и Куст" (все с больших букв, #2).
Столь же французский модный эротически-философский бестселлер Яна Муакса "Праздники любви" (#7, перевод Ирины Волевич). Увлекательно-культурологический, как и большинство британских фантазий подобного рода, детектив Питера Акройда о серийной убийце "Процесс Элизабет Кри".
Нашумевшая, не изданная по политическим обстоятельствам на родине (в Перу) повесть маститого Марио Варгаса Льосы "Литума в Андах" (1993) требует к себе хотя бы симпатии. Но уж чего вы никогда не найдете (ни под книжной обложкой, ни, если не поторопитесь, под журнальной), так это поразительного текста бывшей гэдээровки Кристы Вольф "Медея" (некогда нас потрясла ее повесть из античной же жизни "Кассандра"). Коммерчески невыгодно.
И, конечно, повести, ничком укладывающей на снежневеющий московский тротуар (в исполнении блистательного переводчика Александра Ливерганта), культового американского писателя Пола Остера "Стеклянный город" (#6) — произведения о том, что никто и никогда не может в полной мере стать самим собой в целости.
БОРИС Ъ-КУЗЬМИНСКИЙ