Илье Ильфу — 100 лет
Илья Ильф прославился в странную в культурологическом смысле эпоху. Тогда казалось, что человек есть существо главным образом механическое — и, соответственно, творения его суть продукты неких технологий. Уникальное свойство этого времени заключается в том, что "технологический подход" приносил превосходные плоды.
Сейчас нам представляется второстепенным то обстоятельство, что журналистские методы сбора материала и написания текста, которыми пользовался, в частности, Илья Ильф, давали результаты, которые не назовешь иначе как вдохновенными. То, что он писал так, а не иначе — уделяя столько внимания записным книжкам, вслушиванию в уличную речь, вообще окружающей речевой среде,— теперь кажется скорее курьезом, капризом художника. Дальнейшее развитие событий дискредитировало этот подход, и сегодня пишущий скорее противопоставляет свой текст речевой стихии, нежели следует ее движениям.
У писателя Ильфа дело обстояло совсем иначе. Воспользовавшись метафорой Бродского, мы можем сказать, что Ильф мыслил свои тексты как часть речи — его тексты и в самом деле стали частью речи. Мало кто из русских писателей — а в двадцатом веке были авторы и глубже, и изощреннее — может похвастаться сходным результатом.
Дело не только в особом смаке одесской речи, заставляющей вслушиваться в себя, впитывать себя,— Ильф вырос в городе, где люди вкладывают душу даже в слова, почти вовсе лишенные смысла. Дело еще и во времени — ни до, ни после, но только в двадцатые годы русская культура искренне рассматривала демос как самоценного и равноправного носителя культуры же. Сейчас мы едва ли готовы назвать этот внимательный взгляд иначе как иллюзией. Ни создать какую-то особенную "пролетарскую", "крестьянскую", "народную" литературу, ни выучить писать романы "по призыву партии" не удалось никому и никого. История кухарки, управляющей государством, оказалась глупой сказкой с печальным концом.
Тем удивительнее результат, достигнутый Ильфом,— совершенно вопреки ходу истории и логике вещей. Или мы их по-прежнему не понимаем? Секрет был не в технике, а в вере, секрет был, если угодно, в каком-то всеобщем, почти коллективном вдохновении, памятником которому навсегда останутся романы о незадачливом и веселом Остапе Бендере. Поразительно другое. За этими "технологичными", с какой-то надличной удачливостью написанными вещами проглядывает совсем другой автор: бесконечно печальный, мудрый, космополитичный и отнюдь не победоносный. (Не советский.) И вот исключительно развитая, вариативная легенда о поколении писателей-фокусников, способных извлекать вечные сюжеты, гениальные метафоры и бесподобные mots из рукава в количествах неограниченных, кажется только собственным изобретением Ильфа, тайной пародией на возникшую было, да тут же и выклинившуюся, как геологический пласт, стилистику героического социализма. Ироничный автор? Да, если понимать иронию как свойство видеть себя со стороны всегда, даже помимо воли.
Автор, все-таки похожий на своего великого комбинатора, но такого, каким его сыграл Сергей Юрский.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ