Продолжается парижский фестиваль танца
Спектакли Le voyage nocturne, La crucifixion и "Дибук" Бежар придумал в разные годы и по разным поводам. Объединенные общим названием "Иерусалим — город мира", эти балеты отнюдь не призваны выявить сходство трех мировых религий. Скорее, они подчеркивают различия в восприятии европейцами ислама, христианства, иудаизма.
Поэма о Магомете
Тему Le voyage nocturne (мировая премьера) подарила Бежару персидская поэма XV века. В ней рассказывается о путешествии Магомета из Мекки в Иерусалим, увенчавшемся вознесением его на небеса. Путь пророка — бешеная скачка на фантастическом коне с головой женщины — длился одну ночь. Бежар уподобил его дантовским поискам Рая.
Несмотря на настойчиво орнаментальную музыку турка Кудзи Эргунера, балет о Магомете принципиально отвергает фольклорные аппликации, откровенно сторонится экзотики, демонстративно пренебрегает догмами. (Дотошный Бежар даже выкопал в каком-то иранском манускрипте единственную миниатюру, на которой, вопреки религиозной традиции, воспроизведено лицо пророка,— и спроецировал эту миниатюру на заднике.)
Белое и зеленое — цвета этой хореографической поэмы о пути человека к абсолюту. Пути (по Бежару) не мучительном, не драматичном, но чрезвычайно сложном и прекрасном. И, как всегда, когда в балете заходит речь о Прекрасном, на сцену является Классический танец. А "сложность" легко приравнивается к виртуозности.
Классика, впрочем, здесь вполне бежаровская — с прихотливо изменчивыми руками, подвижными бедрами, резкими углами сокращенных (невытянутых) стоп, вольными изгибами корпуса, ломаными ритмами. Но, несомненно, это старая добрая классика с ее тур-де-форсами и арабесками, с ее развернутой, разработанной композиционной структурой — ансамблями, дуэтами, вариациями.
Однако в бежаровском спектакле классический танец обретает обычно не свойственную ему повествовательность: насыщенные прыжками танцы мужского кордебалета (алчущее истины человечество) разрежены убаюкивающе-сладостным женским адажио (гурии указывают верную дорогу в рай); вариации "посвященных" все усложняются и убыстряются к финалу (как сочинитель комбинаций Бежар по-прежнему на высоте), а монолог Аллаха (высшее существо в балете наделено не только обликом, но и довольно сложным хореографическим текстом) гипнотической вязью движений осаживает человеческую резвость.
Ислам энергичный и действенный, ислам регулирующий и направляющий дан в понимании европейца и описан языком сугубо европейским. Однако неугомонный Бежар к своей длинноватой, но красивой поэме приделывает эпилог. На авансцену выскакивает некий мусульманин и, перевернувшись в воздухе лихим револьтадтом, падает, сраженный пулей. Появляется музыкант с длинной восточной дудкой. И под тягостно сочащуюся ноту на сцену выходят облепленные тюками опереточные "арабы" — беженцы. Занавес.
Вот за такие публицистические ляпы и не любят Бежара критики-интеллектуалы.
Памфлет об Иисусе
Импульсом к созданию La crucifixion послужил эпизод, рассказанный Чарли Чаплином в своей автобиографии. Гениальный комик предложил Игорю Стравинскому сделать спектакль о смерти Христа и поставить его в кабаре. Стравинский, обладающий безупречным вкусом, отказал — как полагал Чаплин, из религиозных соображений.
Бежар воспринял идею Чаплина с восторгом "вечного студента" и решил влепить пощечину общественному вкусу вместо Чарли. В 1992-м он поставил La crucifixion — спектакль на музыку Стравинского по сценарию Чаплина, с диалогами Чаплина, с участием дочери Чаплина. Спектакль пафосный, как проповедь, и плоский, как церковная облатка.
"Пусть люди, никогда не переступавшие порога церкви, придут в кафе учить историю христианства" — в этой фразе, произносимой со сцены, отражается смысл всей затеи. Мораль столь же проста: сегодняшние люди — суетные и эгоистичные — ничуть не лучше иерусалимской толпы двухтысячелетней давности, распявшей Иисуса. И так же склонны к запоздалому раскаянию.
"История христианства" воплощена с наглядностью агитплаката: молодежь в баре развлекается и флиртует, а Христос между столиками страдает за человечество. Веселые ребята срывают с него власяницу, губной помадой малюют раны на груди, нахлобучивают терновый венец. Дочь Чаплина облачается в расшитый драконами халат, надевает японскую маску и убаюкивает Христа на своей груди. Тут все разом делаются серьезными, крест устанавливают в глубине сцены, стулья расставляют наподобие церковных скамей — и спектакль окончательно сползает в кич. За что и не любят Бежара критики-интеллектуалы.
Все прочие могут радоваться мастерству хореографа. Блистательные танцевальные диалоги, фразы, споры посетителей кафе сливаются в многоголосую чарующую болтовню. Танец делает пространство подвижным, скачущим, играющим. Взгляд изумленного зрителя мечется по сцене, пытаясь выхватить особо удачные пластические реплики и словечки. И, вопреки воле Бежара-идеолога, тоже игнорирует страдания постного Христа.
Легенда о Дибуке
"Дибук" — хасидское сказание о любви Леи и Ханана, сосватанных еще во младенчестве. Девушку хотят выдать за другого, и ее возлюбленный умирает от горя. Душа его — дибук — вселяется в невесту. Раввин пытается излечить одержимую. Но в тот момент, когда дибук покидает ее, девушка умирает. Бежар наделил эту легенду пластической формой, озвучил коллажем из произведений Арнольда Шенберга, Жоэля Анжела и народных еврейских мелодий.
Love story рассказана Бежаром трепетно и серьезно, с любовью и почтением к иудейской культуре. Обходясь почти без цитат, хореограф точно схватывает суть еврейской пластики: робость чувствительных рук, опасливую нешироту движений, мелкосемянящую походку, напевность гибкого корпуса.
Воздействие на европейскую традицию Евгения Вахтангова с его "Гадибуком" 75-летней давности чувствуется по сей день. Приемами экспрессивного театра насыщен и балетный "Дибук" : мизансцены метафоричны, фиксированные жесты превращаются в символы. Избыточны костюмы и бутафория — все эти пейсы-бороды, платья-лапсердаки, туфли и сапоги, посохи и книги. По-шагаловски резок грим: разновысокие брови, синие носы, выбеленные лица с подведенными глазами.
Но в хореографическом "Дибуке" не это главное. Бежаровский спектакль — это и сомнамбулический дуэт Леи и мертвого юноши, дуэт без единого соприкосновения, но с притяжением столь мощным, что возникает мираж: явственно видится душа-дибук, скользящая из тела в тело. Это и макабрический танец нищих перед свадьбой, и сцена изгнания дибука, когда женское тело извергает неженскую силу. "Дибук" — единственный спектакль Бежара, в котором явлена былая сила его оскудевшей талантами труппы.
За эстетическую всеядность, за сознательный эклектизм, за потрясение зрительских сердец не любят Бежара критики-интеллектуалы.
А Бежару и дела нет. Он не собирается просвещать свою публику. Он просто хочет ей нравиться.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА