Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Уильяма Фолкнера
В фейерверке юбилейных мероприятий особенно любопытна торжественная эстафета--декламация полного текста романа "Шум и ярость", что стартует в одном из вашингтонских книжных магазинов ровно в полдень по местному времени и затянется до первых петухов. Единственное условие, способное оправдать идиотизм затеи, невыполнимо. Только все любившие Фолкнера женщины, собравшись вместе, сумели бы, не сфальшивив, прочесть это его произведение, больше прочих любимое самим Фолкнером. По очереди. Вслух.
Ближе к вечеру хорошо поставленным голосом вступила бы писательница Джоан Уильямс, чей роман "Зимнее" (The Wintering, 1971) повествует об интрижке начинающей авторессы Эми Хауард и маститого прозаика Джеффри Олмонера, которая тайно тлела в 1949-м по захолустным гостиницам штата Миссисипи. Роман автобиографичен, чего Уильямс, конечно же, не скрывает.
Фолкнер как-то воскликнул: "Я хочу, чтобы меня как частное лицо вычеркнули из истории, чтоб я не существовал для нее, не оставил бы в ней никакого следа, никакой памяти о себе, кроме опубликованных книг". Теперь его интимная хронология освещена в десятках мемуаров и биографий. Она просачивается и на страницы самых чопорных, чисто литературоведческих трудов: "В 1924-м посвящает рукописный сборник стихов некой Мертл Рейми, в 1926-м такой же сборник — Хелен Бейрд... в 1953-м знакомится со студенткой Сорбонны Джин Стайн..."
Только наивный ныне думает, что официальная романтическая история отношений классика со школьной подружкой Эстеллой Олдэм (в 1918 году она вышла за другого, Фолкнер с горя ринулся в военную авиацию, летал, страдал, пил, не мог толком ни служить, ни писать, наконец в 1929-м добился развода и руки Эстеллы, а потом жил с ней счастливо, периодически рожая дочерей) правдива. Отвечая на вопрос интервьюера относительно трех женитьб Хемингуэя, автор "Особняка" проговорился: "Единственный способ обрести покой (если уж свалял дурака и женился) — так это, оставаясь с первой женой, держаться от нее подальше в надежде когда-нибудь ее пережить". Он и держался подальше. Правда, 7 июля 1962 года Эстелла, целая и невредимая, проводила-таки его в последний путь.
Повадки ловеласа не вяжутся с ощущением от фолкнеровских книг — ощущением хоть и давяще-плотным, но нешекспировым, безлюбым. И мужскими и женскими персонажами здесь, как правило, движут совсем иного рода страсти: зависть, гордыня, безумие, кровное родство. Так же, как не вяжется с мерцающим в душе всякого почитателя благородным обликом — трубка, пепельные усы, значительность складок у рта, безукоризненный костюм — злая пародия из фильма братьев Коэнов "Бартон Финк": пошлый худощавый алкаш, тиранящий секретаршу-пассию, которая, как в финале выясняется, написала все его сочинения — и халтурные сценарии, и судьбоносный роман "Навуходоносор".
Стоп. К 1941-му, когда происходит действие фильма, Фолкнер и впрямь уже шесть лет работал в Голливуде. И жил вместе с Митой Догерти Карпентер, секретаршей своего постоянного режиссера Ховарда Хоукса. "Авессалом, Авессалом!" издан в 1936-м. Оставим на совести насмешников Коэнов трактовку образа писателя Билла. Однако суровая Одри сыграна Джуди Дэвис вовсе не столь прямолинейно. На матовом фоне ее собачьей привязанности, ее ангельского терпения, ее материнских выговоров иногда вспыхивают грани реального Биллова таланта, прямому взгляду не доступного. Рядом с Митой создан не только "Авессалом", но и "Непокоренные", "Дикие пальмы", "Сойди, Моисей", "Осквернитель праха", "Королевский гамбит". В начале 1950 года Уильям и Мита расстались. В конце того же года Фолкнера увенчали Нобелевской премией. В 1976-м вышли воспоминания Миты Карпентер-Уайльд "Ласковый джентльмен".
Отчего-то типичной героиней Фолкнера, хотя есть у него и другие, представляется Юла из рано (в 20-х) написанной, но поздно изданной "Деревушки", дебильная, жаркая и безответная, точно корова. Та, что терпит, утешает, отдает. Десятки девушек добивались внимания гениального прозаика, стремились стать ему аннами сниткиными. Некоторые — на удивление многие — становились. Он принимал их как должное. С ними ему казалось легче быть одиноким, естественней шла горлом экзистенциальная горечь, и он с полным правом говорил о личной независимости, которая есть удел каждого хомо сапиенс. О том, как "человек может выстоять и сам по себе". О собственных блистательных поражениях. О Севере и Юге. Что совсем не уничижает, а напротив, возносит на недосягаемую высоту — и его, и их: Эстеллу, Миту, Джоан... Благодарность же или неблагодарность — это, по большому счету, проблема потомков.
Одри сочинила все тексты Билла? Пожалуй — пусть и не буквально, — в этом есть нечто справедливое.
БОРИС Ъ-КУЗЬМИНСКИЙ