Один день на фестивале американского танца
Уже пять дней Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко подвергается нашествию шумных и разношерстных толп. Сто сорок человек со всего бывшего Союза съехались в Москву на семинар по американскому современному танцу. Проводит его организация серьезная и почтенная — American Dance Festival (ADF). Обозреватель "Коммерсанта-Daily" ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА побывала на занятиях ADF.
Все дело в тазобедренном суставе
Марк Хайм (за плечами — Джульярдская школа, создание собственной труппы, постановки в Гааге, Роттердаме, Франкфурте и т. д., преподавание в разных университетах; последние полгода танцует по миру собственный восьмидесятиминутный балет на музыку Баха) для своего мастер-класса по технике moderne выбрал помещение декорационных мастерских.
На полу распростерты тела. Впереди — в рваной майке и широченных штанах, с очаровательным профилем орла из мультяшки и босыми пятками — педагог. Медленно-медленно сгибаются сорок колен, медленно-медленно заворачиваются, чтобы, дотронувшись до пола, описать полукруг и так же медленно разогнуться. На первый взгляд — гимнастика для престарелых. Но отчего-то у Марка это простейшее движение исполнено многозначительности. "Чувствуйте копчик,— жизнерадостно хихикая при слове 'копчик', переводит девушка Оля,— он ведет вас, он направляет". Народ не хихикает, но копчика явно не чувствует.
В другом элементе "вести" будет плечо, в третьем — "тяжелая голова", потом активным станет тазобедренный сустав, грудная клетка, большой палец ноги. Элементы стекаются в комбинации, тело Марка перекатывается, привстает и опадает, сворачивается и выпрямляется — слито-спаянно, спонтанно-расслабленно, непредсказуемо-вольно. Логика движений неуловима, но неоспорима. Тело медитирует, Марк — лишь прислушивается к нему.
Moderne Хайма необычен: спрятаны усилия (их демонстрация была непреложным законом для основоположников), сглажены пресловутые contraction-decontraction (сгибания-разгибания корпуса), вес тела словно растворился в космосе (силовое преодоление земного притяжения у классиков moderne окрашивалось пафосом борьбы). Хайм ни за что не борется, ни на чем не настаивает, не ведет ни к какой цели. Он учит каждого слушать самого себя.
Ребята внимательны и серьезны. Три человека почти приближаются к сути урока. Еще пятеро умом понимают, но справиться с собственными телами не могут. Полтора десятка по мере сил воспроизводят схему — порядок движений. Остальные явно "не рубят", но чувствуют, что участвуют в чем-то значительном.
На 55-й минуте урока включается магнитофон. Под фортепианные переливы минималистов передвижения студентов становятся все более хаотичными и невразумительными. Смутный экстаз охватывает толпу. Люди перестают стесняться самих себя. Урок заканчивается аплодисментами.
Excellent!
Грохот динамиков. Темнокожий гигант Корнелиус Картер в коротких, живописно разодранных шортах (стипендиат, бакалавр, магистр) начал урок по технике джаза. На чердаке ученики с напором и наслаждением "зашибали" попсовый отрывок, выученный в предыдущие два дня занятий — набор эстрадных штампов, гуляющий от Уругвая до Владивостока. Педагог, с ногами недолечившегося Форреста Гампа, явно не входил в десятку лучших на этой дискотеке (впрочем, сам Корнелиус с обезоруживающей откровенностью пояснил, что танцевать он начал поздно, а закончил, наоборот, рано). "Великолепно, потрясающе!" — то и дело восклицал он, не нуждаясь в услугах переводчика; и пластика его смачных губ, энергичная игра глаз с лихвой возмещали недостаток подвижности тела.
Сбегаю с рядового джазового экзерсиса, начавшегося после разогревающих плясок — вниз, в лакированное театральное фойе, где проходит урок композиции.
Еще раз о политкорректности
Джерри Халлиган, высокая рыжеволосая дама с безупречной прической и легким макияжем (училась в Джульярде, танцевала в "Метрополитен" и у Любовича, в Бостоне основала школу, во Флориде содержит собственную труппу), сидит в кресле и улыбается. Две пухлые русые девушки с внешностью переставших следить за собой домохозяек ошеломленно-робко движутся по залу, путаясь в ногах и выписывая руками кренделя. Две худые брюнетки (явно за собой следящие) с макаронными ногами и угловатыми руками, манерно изгибаясь, вклиниваются между ними. Общее замешательство.
Девицы выполняют задание педагога: двое придумали движения ног, их партнерши разработали композицию для рук. Теперь они совмещают руки с ногами, одновременно пытаясь освоить пространство. Идея прекрасна и проста: разный ритм, разные темпераменты, разное настроение должны быть соединены в одном теле. Скоординировать сложно, еще сложнее — оправдать для себя новоиспеченное движение, найти его логику и внутреннее обоснование. Сложно для профессионала. Для милых девушек, пришедших учиться танцам, задача непосильная.
Два десятка человек, разместившихся на полу, наперебой советуют, как можно вылезти из этой каши. Игнорируя логику задания, ищут единый ритм, общие акценты, скатываются к проверенным позам и привычным сочетаниям па. Девушки растерянно пробуют осуществить разом все пожелания. Джерри Халлиган улыбается. И советует начать сначала.
Предбанник
Вылизанный туалет театра Станиславского превращен в душевую. В раковинах плещутся семинаристки. Из-под струй доносится: "Ну, классно оторвались у Корнелиуса!", "К Марку на композицию не прорваться!", "У Линн не повернуться — какой-то хмырь как заедет мне в ребро!".
Энтузиазм плещется и переливается через край. Но для российского современного танца было бы значительно лучше, если бы среди студентов энтузиастов было поменьше, а профессионалов побольше. И если бы уроки длились не две недели, а хотя бы три месяца. И если бы наши ребята поняли очевидное: их учат не двигаться. Их учат перестраивать мозги.