Выставка живопись
В Инженерном корпусе Третьяковской галереи открылась выставка "O dolce Napoli. Неаполь глазами итальянских и русских художников первой половины XIX века". Очередная выставка в рамках года итальянской культуры убедительно демонстрирует, что русские всегда любили Италию и что низкобюджетность не идет на пользу международным проектам. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Многообещающие третьяковские анонсы сулили нечто феерическое "из российских и итальянских музеев", "русский Неаполь" на фоне местной "школы Позиллипо", диалог двух академий художеств и пышное цветение межкультурных связей. Однако все вышло совсем не так торжественно. "Российские и итальянские" музеи оказались московскими и римскими, но, увы, не неаполитанскими. Причем римские — это Национальная галерея современного искусства, откуда прибыла пара картин Джачинто Джиганте, и Институт Кателя, из которого привезли пару картин Франца Людвига Кателя, немца, поселившегося в Италии и сдружившегося с Джиганте, а также портрет Кателя с супругой кисти Карла Брюллова (прямо скажем, не самая большая творческая удача нашего гения). Так что заявленная "школа Позиллипо" несколько несуразно представлена всего двумя именами: ее временным попутчиком Кателем и ее главным мастером Джиганте, лучшие картины которого на выставке, однако, не из Италии, а из ГМИИ имени Пушкина. Кроме ГМИИ с московской стороны в проекте участвуют Исторический музей и Музей Тропинина, но основной корпус живописи и графики — это собрание Третьяковки, сильно проигрывающее собранию Русского музея по части первой половины XIX века (фонд Русского, к сожалению, в дело не пошел).
По третьяковским сусекам скребли весьма основательно и выскребли буквально все, что может иметь отношение к теме: каждый дежурный пейзаж с Везувием на горизонте, каждую итальянку с тамбурином, каждую влюбленную парочку в тени пиний. В результате — помимо обязательных в рассказе о "русском Неаполе" Сильвестра Щедрина, Ореста Кипренского, Александра Иванова, братьев Брюлловых, братьев Чернецовых, отца и сына Воробьевых — тут появляются практически забытые сегодня Василий Штернберг, Евграф Сорокин и Тимофей Нефф, а то и вовсе какие-то маловыразительные анонимы. Есть неожиданности, например самый одаренный венециановский ученик Алексей Тыранов, в начале 1840-х уже в статусе академика отправившийся в Италию, чтобы там написать несколько нескладных, как провинциальные английские "разговорные картины", портретов. Но в целом без открытий чудных — пейзажи Щедрина и этюды Иванова прекрасны и на своем обычном третьяковском месте.
Кроме очевидной малобюджетности глаз колет экспозиционная невразумительность. Открыточные виды с достопримечательностями Неаполя и окрестностей, портреты аристократических путешественников в неаполитанских декорациях, зарисовки помпейских древностей и извержения Везувия, уличные сценки, пираты и картежники, пифферари и лаццарони, гроты и террасы, альбомы, эскизы и законченные картины — все это будто вывалилось из саквояжа этакого собирательного туриста, каким и является здесь русский художник первой половины XIX века. Вот Карл Брюллов с портрета Василия Тропинина, словно бы "снявшийся" на память на фоне Везувия. А вот на том же фоне Воронцовы и Голицыны с акварелей его брата, Александра Брюллова, выступающего в роли живого фотоаппарата при них. Вдобавок на выставке много дилетантских и полудилетантских видовых гуашей — в сущности, открыток, показывающих, что в это медленное, допаровозное и допароходное время альбом, карандаш и коробка с красками заменяли приличному человеку камеру. Презабавная картинка Джакомо Джентиле, изображающая термы Меркурия в Байях, фиксирует нюансы локального турбизнеса: бравые неаполитанцы по колено в воде на закорках вносят вовнутрь благородных господ, дабы те не замочили ног. И легко можно себе представить, что таким же образом попал под купол этой руины щеголь Щедрин, весьма щепетильный, судя по письмам, в вопросах костюма. Это, собственно, и все полезные сведения, что можно вынести с выставки об одном модном курорте первой половины XIX века, удачно совмещавшем благотворный климат, близость к вечно синему морю и обилие древностей.
Вряд ли мы поймем здесь, почему выражение "увидеть Неаполь и умереть" (что и правда случилось в Неаполе с Щедриным и Баратынским) так отзывалось в русских сердцах, а в особенности в сердцах русских художников, которых годами не могло вытащить с берегов Неаполитанского залива академическое руководство. Солнце, море, руины, народный темперамент, общее вольнолюбие, приходившее в гармонию с романтическими идеалами, удаленность от Петербурга, где они существовали на положении выдрессированных академией холопов? Что такое было в атмосфере этого города, что вдруг вдохнуло пленэрную жизнь, естественный цвет и дрожащий ясный воздух в живопись Сильвестра Щедрина, как и в живопись "школы Позиллипо", и в живопись Уильяма Тернера, оказавшегося в Неаполе примерно тогда же, что и Щедрин? Впрочем, когда ведущие государственные музеи занимаются латанием бюджетных дыр и имитацией выставочной деятельности, им уже не до таких вопросов.