Гастроли Молодежного оркестра Европейского Союза
Двумя концертами Молодежного оркестра ЕС завершил свою трехмесячную программу Всемирный молодежный форум (генеральный продюсер — "Росинтерфест"). Прозвучавшая в зале Чайковского в исполнении 140 музыкантов из 15 стран мира сложная симфоническая программа убедила московскую публику в том, что и в Европе не каждому "легко быть молодым".
Среди культурных детищ Европейского Сообщества Молодежный оркестр — первенец. За двадцать лет жизни этого коллектива в нем прошли школу более 2000 музыкантов, ныне работающих в ведущих оркестрах мира. Поэтому гордость его создательницы Джой Брайер — дамы с дипломатическим образованием, продюсерской жилкой и детдомовским темпераментом — понятна и обоснована. Тем более что привлекая к работе с оркестром "звездных" дирижеров, таких, как Клаудио Аббадо, Владимир Ашкенази, символическая родительница оркестра заставила и себя, и других поверить в то, что ее подопечные отнюдь не ученики, а весьма серьезные люди.
Такого же взгляда придерживается и Бернард Хайтинк — выдающийся дирижер, долгие годы работавший с оркестром Концертгебау, ныне главный дирижер Ковент Гарден и Бостонского симфонического оркестра. С тех пор как в 1994 году он встал за пульт Молодежного оркестра, остатки возрастного инфантилизма там развеялись окончательно, конкурсные прослушивания стали проводиться не раз (как было раньше), а два раза в год, количество претендентов на место возросло до 14 человек. Репертуар же, некогда включавший концертные номера вроде "Симфонических танцев" Сергея Рахманинова и сюиты Яна Сибелиуса "Карелия", бескомпромиссно сдвинулся в сторону симфонических супер-колоссов. Как бы в подтверждение этого в программу московских концертов Хайтинком были включены 4-я симфония Шостаковича и 7-я симфония Брукнера.
Возможно, позиция дирижера, убежденного в том, что молодой музыкант — в первую очередь именно музыкант, заслужила бы похвалу самого Песталоцци, будь у Хайтинка для занятий с оркестром столько же времени, сколько его имел сельский учитель, как известно, нянькавшийся с крестьянскими детьми сутки напролет. Но учитывая перманентную текучесть кадров (коллектив ежегодно "меняет кожу") и двухнедельный срок подготовки программ, ставка исключительно на энтузиазм молодежи и "семейный" авторитет ее наставника все-таки не оправдана.
Базой для подготовки московской программы, включавшей помимо упомянутых симфоний ранний опус Малера "Песни на стихи Рюккерта" и 4-й фортепианный концерт Бетховена, стал Люксембург, где музыкантов дважды в день собирали на трехчасовые занятия. По мнению четырех наших ребят, отобранных специально для московских выступлений в качестве сюрприза для русских (ведь Россия не входит в Европейский Союз), основная репетиционная ноша легла на плечи ассистента Хайтинка Рютца Мюллера, добивавшегося слаженности оркестровых групп до тех пор, пока те не заслуживали оценки "отлично".
Именно эта часть коллективного труда и выявилась в Москве со всей очевидностью. Таких качеств духового ансамбля, такой изящной и точной меди и такого метронома литавр, какие предстали в симфониях и в бетховенском концерте, меломаны не помнят с прошлогоднего приезда Владимира Ашкенази. А соло! Бесспорным фаворитом первого дня стала итальянская фаготистка Надя Перантонер, безупречно справившаяся с тяжелейшей нагрузкой в первой части 4-й симфонии Шостаковича.
Ее успеха не смог затмить даже исполнитель фортепианной партии в 4-м концерте Бетховена Константин Лифшиц — двадцатилетний студент гнесинской академии, последние два года учившийся в Лондоне. Не скрою, его игра произвела сильное впечатление своей антиэкспрессивностью, пожалуй, даже поучительной для многих наших пианистов, увлеченных бесконечными и назойливыми преодолеваниями "силового" барьера. Взамен традиционной "русской забавы" — борьбы со всеми видами технических сложностей на пределе динамической выносливости инструмента, Лифшиц предложил мотыльково-прозекторский пианизм, крайне чувствительный лишь к градациям между pianissimo и piano. Бетховен — по-барочному изящный и по-гайдновски легкий — стал, пожалуй, самой бесспорной удачей программы.
Чего нельзя сказать об обеих симфониях: слишком уж значительна история и сюжет каждой из них — обычной вышколенности и дисциплины здесь недостаточно. Упразднив в 4-й симфонии Шостаковича главный диссонантно-трагический стержень, Хайтинк вынужден был повести музыкантов в довольно бессмысленное путешествие по жанрово-стилевым островкам шостаковического архипелага. Что и говорить, форма, построенная на конфликтно-полифонических блужданиях, неизменно выруливающих навстречу кошмару — гимнам "государственному оптимизму", сопротивлялась, смысл бунтовал. И все-таки, страшную победительность тоталитарной машины позитивные европейцы расшифровали слишком просто, ограничившись эффектными потоками симфонических crescendo.
Печальная судьба постигла и лучшую из симфоний Антона Брукнера — Седьмую, со знаменитым Adagio, написанным в дни, когда композитор узнал о смерти Вагнера. Забег на дальнюю дистанцию брукнеровской партитуры — несуетной и мудрой — оказался не по силам резвой молодости и ее занятому патрону, поэтому третья часть симфонии явила нам и случаи расхождения, и досадные неудачи медных, и однообразные рисунки струнных. Надежда на встречу с симфоническим шедевром улетучилась, но естественный порядок вещей возобладал, как только на память пришел первый номер программы — малеровские "Песни на стихи Рюккерта". Пастельная нежность тихих красок в этом небольшом сочинении была музыкантам и "по смычку", и "по возрасту". И даже подчиненная их роль при весьма средних достоинствах певицы (Кэтерин Уин-Роджерс) не заслонила деликатных откровений осторожной и точной игры оркестра, подчиняющегося маститому дирижеру с той же радостью, с какой в неравном, но счастливом браке молодая невеста подчиняется седовласому жениху.
"Молодость всегда права". На пресс конференции, посвященной гастролям оркестра, об этом говорили все кому не лень: и представитель Европарламента, и директор оркестра, и посол Люксембурга. Заподозрить в подобной сентенции заискивание перед пишущей братией — мол, простите если что не так,— неверно, да и невежливо. И все-таки, признавая права молодости, я бы советовала взрослым не отнимать у нее главного — румяного восторга перед жизнью и способности распоряжаться собственным темпераментом там и настолько, где и насколько этот темперамент послужит украшением, а не отягощающим обстоятельством.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ