Это случилось на фестивале в Тампере
От высокомерных московских критиков, когда речь заходит о скандинавском театре, можно услышать такую шутку: в Норвегии хорошие спектакли появляются тогда, когда туда приезжает работать Сергей Женовач, в Финляндии — когда приглашают на постановку Каму Гинкаса, а в Швеции — пока жив Ингмар Бергман. Чтобы прояснить истинное положение вещей, на Международный театральный фестиваль в Тампере отправился корреспондент "Коммерсанта-Daily" РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Сразу можно сказать, что эти насмешки — чистой воды снобизм. Правда, норвежских постановок в Тампере не было вовсе. Но молодой режиссер Линус Тунстрем, судя по спектаклю "Кветч" стокгольмского Галеасен-театра, не даст погибнуть славной шведской сценической традиции. Смешную и язвительную пьесу-скетч англичанина Стивена Беркофа его артисты разыгрывают как фарс о современной суете сует, превращающей людей в кукол-невротиков. Странно, кстати, что популярный во всем мире Беркоф до сих пор не переведен на русский язык.
"Макбета", которого Кама Гинкас выпустил в прошлом сезоне в Городском театре Хельсинки и который получил в Финляндии очень хорошую прессу, не привезли из-за сложностей оформления. Но не вспомнить о Гинкасе было нельзя: Маркус Грот, поставивший показанный на фестивале "Вишневый сад" хельсинкского КОМ-театра, несколько лет назад играл — один финн среди русских актеров — Раскольникова в известном спектакле московского ТЮЗа по "Преступлению и наказанию". Правда, сам он поставил Чехова так, как будто брал уроки режиссуры не у импульсивного, лихорадочного Гинкаса, а у неторопливо-благостных мхатовских "стариков".
Его "Вишневый сад" оказался добросовестным и размеренным сочинением. У нас за такого Чехова режиссера навеки записывают в ретрограды. У нас за такие спектакли не любят театр вообще. А финны и заезжие западноевропейцы с блеском в глазах уверяли меня, что наконец-то приобщились к истинному психологическому реализму. Я же по-настоящему был заинтригован лишь одним вопросом: почему Фирса играет женщина? Уезжая из заколоченного имения, чеховские персонажи оставляли в нем не лакея, а хлопотливую старушку-няню. Вышло трогательно, но как-то чудно.
Только потом мне растолковали, что эта непонятная чужому глазу подмена была, на самом деле, тонким приближением к финским традициям. Если в российских поместьях дух семьи поддерживал лакей, то в Финляндии на его месте обязательно оказалась бы служанка. Вот что значит — контекст. Идя у него на поводу, ничего не стоит одним движением превратить мировую классику в местную, домашнюю радость.
Последнее убежище театра
Душа театра уходят в пятки на спектакле театра "Раатикко" из Хельсинки. Бывают артисты, у которых все идет от головы, другие все "пропускают" через сердце. О некоторых говорят, что они играют животом. А у финских актеров Илки Воланен и Сакари Силвеннойнена, вероятно, самые творческие и самые выразительные ступни в мире. Чтобы подробно описать спектакль "Танец ног", видимо, нужно знать все мелкие мышцы нижней конечности.
Две пятки, точно черти из табакерки, выскакивают над ширмой маленького кукольного театрика и "исполняют" несколько арий из популярных оперетт. Это так смешно и просто придумано, что застает зрителя врасплох и тут же берет в плен. Розовые ступни то кокетничают, то обижаются друг на друга, то рыдают, то пускаются плясать канкан. Особенно удался дуэт из "Сильвы": "кавалеру" нацепили черные усы, а "дама" зажала между пальчиками крохотный розовый зонтик.
Концерт, однако, разрешается устранением кукольных ширм, появлением обладателей пяток во весь рост и нешуточной борьбой между ними. Но тела их кажутся неловким и неуклюжими, слишком они давят на живущие своей жизнью пятки,— и эти пятки в конце концов "перевешивают", заставляя сдаться и лица, и руки, и все прочие актерские инструменты. Так что финские артисты вместе с хореографом Инги Корхола делают нешуточное открытие: когда театр совсем исчерпает себя, у него останется в запасе последнее, но очень выразительное средство.
Войны под открытым небом
Все уличные театры мира — как счастливые семьи у Льва Толстого — немного похожи друг на друга. И даже иногда вынуждены жить большой кочевой "семьей", переезжая с одного фестиваля на другой. Польский уличный театр из Познани, выступавший в Тампере, вынес этот образ жизни в название — "Бюро подрожни", то есть "Бюро путешествий". Их спектакль "Похоронная песня" был в прошлом году одним из главных событий Эдинбургского фестиваля, после чего побывал уже в полутора десятках стран.
Спектакль игрался ночью, на территории какой-то фабрики. Два безлицых рыцаря на высоких ходулях и в развевающихся красных одеждах, щелкая кнутами, выуживали из толпы зрителей своих будущих пленников. Кошмар несвободы и насилия, обрушенный судьбой на головы несчастных обывателей, и есть смысл "Похоронной песни". Нашествие завоевателей губит все живое. Этот мрачный, динамичный карнавал страданий завершается огнем и оставляет после себя только обгоревшую пустыню и искреннее, холодное чувство абсолютного ужаса.
Обычно уличные труппы угощают публику чем-то маскарадно-праздничным. Под открытым небом легче веселить, чем шокировать. "Бюро путешествий" делает то, для чего обычные театры загоняют публику куда-нибудь в подвал или в репетиционный чулан с низкими потолками. Режиссер Роман Шкотак поставил "Похоронную песню" на основе воспоминаний боснийских беженцев, обосновавшихся в Польше. Но он уверен, что в Германии представление будут смотреть как спектакль о холокосте, в России — о Чечне, а в Бразилии — о латиноамериканских диктаторах. Впрочем, без таких разъяснений было бы лучше: озабоченность авторов публицистикой слегка обесценивает впечатление. Я бы предпочел, чтобы имелись в виду, скажем, инопланетяне и их нашествие на Землю.
В финском спектакле "Неизвестный солдат" по известному роману Вайно Линна речь тоже шла о войне, но о вполне конкретной — о советско-финской. Это был уже не уличный театр, а лесной: играли в сосновом бору, кстати, в единственном в мире летнем театре с вращающейся зрительской трибуной. Постоянные повороты создавали эффект ожившей батальной панорамы. В масштабном шоу, несколько напоминавшем пионерскую игру "Зарница", задействовали даже бронетехнику. Зрелищу нельзя было отказать в увлекательности. Что до размаха, то как еще нынче напомнить человечеству о маленьких забытых войнах, если не с дымовыми шашками и грохотом взрывов.
О больших войнах сегодня театру лучше говорить шепотом и вообще без участия людей. Фестиваль в Тампере закончился ставшим уже знаменитым в Европе кукольным камерным петербургским спектаклем Резо Габриадзе "Песня о Волге". Там в финале по полю битвы ползет старая муравьиха и тихо приговаривает: "Сколько всего разрушено, сколько уничтожено, а посчитал ли кто, сколько муравьев на той войне погибло..." Вот и подумаешь: интересно, сколько муравьев подавили в лесу актеры всего за одно представление "Неизвестного солдата"?