"Огоньку" — 112 лет. Все эти годы история журнала была так тесно связана с историей страны, что стала частью жизни каждой семьи. Сегодня мы рассказываем об известных огоньковцах и тезках "Огонька".
Галина Шергова работала в "Огоньке" с 1949 по 1964 год. К моменту прихода в журнал в ее биографии уже были фронтовая газета и ранение на войне, куда она ушла добровольцем в 1942-м. Каким был журнал полвека назад?
Попала я в "Огонек" довольно странным путем. Я окончила поэтическое отделение Литинститута. А тогда поэтов рассылали по Союзу, чтобы они из поездок по стране привозили стихи. Меня от "Огонька" направили в Горьковскую область. Стихов я оттуда не привезла, но привезла очерк, который назывался "Родина Жар-птицы" — о хохломе, поразившей меня своей красотой. В те годы если пресса критиковала какого-то человека или какое-то явление, то для них наступал конец, но если она их воспевала, то они получали огромную поддержку. Что и случилось с хохломой: народным промыслам было уделено большое внимание. А я осталась в "Огоньке". С журналом связаны счастливые и трагические моменты моей жизни.
"Партия или Шергова"
В "Огоньке" я вышла замуж. Это очень драматическая история. Я была автором общественно-политического отдела, автором, надо признать, довольно склочным, не переносившим редакторов. Но тут редактор, звали его Александр Юровский, оказался очень толковым, и мы с ним подружились. В одной из командировок вдруг вспыхнула бешеная любовь. Он был женат. И кто-то, как потом выяснилось, из моих поклонников написал в партбюро. Его вызвали в "Правду" ("Огонек" выпускался издательством "Правда"), где строго сказали: "Вам придется делать выбор между партией и Шерговой". Зная, что идеологическому работнику остаться вне партии означало перечеркнуть свою жизнь, он тем не менее гордо ответил: "Я уже свой выбор сделал".
Из партии его не исключили, дали строгий выговор, но уволили из "Огонька". После чего он три года был безработным. Человек с высшим образованием, участник войны, в орденах — его брали на работу сразу же. А на другой день говорили: "Места нет". И лишь замечательный директор зарождавшегося тогда телевидения Валентина Шароева его взяла. Позже он ушел на журфак, был одним из создателей кафедры телевидения, стал заслуженным профессором МГУ. Мы прожили с ним 52 года, и прожили, как говорят, образцово.
Встречи на высшем уровне
Мы много ездили от "Огонька". К примеру, с фотографом мы били китов в Охотском море. На Курилах пересаживались на китобоец в обстановке скандала: моряки — народ суеверный, а баба на судне — к беде. Но капитан, молодой красавец, который плавал уже полгода и за это время не видел ни одного женского лица, разрешил мне поехать. Я стояла рядом с гарпунером, фамилию которого помню до сих пор — Шадрин. Он был известен тем, что бил всякого кита, в которого стрелял (стреляли в кита из гарпунной пушки). Когда неподалеку от нас появился кит, я истерически закричала: "Бей!" — и Шадрин первый раз в жизни промазал.
Негласно тематика "Огонька" делилась на три составляющие: политические (призывные) материалы, героические (когда самому журналисту приходилось проявлять некий героизм) и юбилейные.
Каждой круглой дате республик (союзных, автономных) посвящался "Огонек". И мы ездили делать юбилейные номера. Нас встречали на высшем уровне. Правда, корреспондентов "Огонька" всегда так встречали. Когда я перешла работать на телевидение, долгое время ездила с удостоверением "Огонька", потому что оно было гораздо влиятельнее удостоверения телевидения. А в дни юбилеев в республиках корреспондент "Огонька" по значимости был вровень с местным руководителем.
Как-то мы с моим будущим мужем приехали делать номер, посвященный юбилею Аджарии. Нас везде возили, поили, кормили, и мы сказали, что хотели бы покататься на яхте. Желание гостя — закон, нас погрузили на изящную яхту и отправили в море. Вдруг начался шторм, и наша яхта стала тонуть. Мы уже попрощались друг с другом и мысленно с родными, но, оказалось, на спасение нас отправили целый флот военных катеров. Когда мы, спасенные, пришли к первому секретарю Аджарского обкома КПСС, он произнес: "Ну вы бы утонули — вам что? А с меня бы голову сняли!"
Нам нравились поездки в юбилейные экспедиции, потому что мы наблюдали, как руководители республик шли в народ. Местный цезаризм того времени не идет ни в какое сравнение с сегодняшним: нынешние губернаторы — мошки по сравнению с прежним начальством. Однажды в той же Грузии (уже не помню, что там тогда отмечалось) первый секретарь ЦК партии Василий Мжаванадзе решил проехаться по Военно-грузинской дороге. Жителям всех домов вдоль дороги было приказано приготовить праздничный обед — вдруг он остановится и скажет: "Хочу пообедать у тети Тамары". Мжаванадзе оказался еще демократичнее, он сказал: "Хочу обедать в рабочей столовой". Даже если французский, японский и итальянский рестораны сегодня объединятся, они вряд ли создадут такое меню, какое создала эта забегаловка (конечно, тоже готовая к неожиданному визиту высокого гостя). Мжаванадзе пообедал и, прежде чем уйти, как истинный демократ сказал: "Счет, пожалуйста!" Все забегали: какой счет? Принесли бумажку, на которой стояло: 1 рубль 40 копеек. И Мжаванадзе удовлетворенно заметил: "Все-таки как наш народ стал жить! За рубль сорок каждый советский человек может получить такой роскошный обед!"
Два медведя
Мы рассказывали эти истории, когда возвращались в Москву. У нас был очень дружный коллектив — интеллигентные умные люди, молодые, только что пришедшие с фронта. Мы не были закрепощены. Мы не знали всего ужаса происходивших в стране событий — в 1937 году были детьми. Мы даже не знали, что случилось с прежним редактором "Огонька" Михаилом Кольцовым. Ходили слухи, что он был арестован, но мы не особо в это верили. Что мы могли понять? После войны сознание еще было затуманено. Понимание пришло позднее.
Меня принимал на работу редактор "Огонька", поэт, секретарь Союза писателей Алексей Сурков, противоречивый персонаж: с одной стороны, реакционер, с другой — энциклопедически образованный человек, блистательный оратор и публицист. А закончилось мое пребывание в "Огоньке" тем, что мы объяснялись с главным редактором Анатолием Софроновым — мрачной фигурой. Он мне сказал, что "два медведя в одной берлоге не живут", чем польстил, поскольку, по сравнению с его весом в литературе, я была не больше хорька. Меня как раз пригласили работать на Гостелерадио, и я ушла.