Премьера балет
На сцену Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко французский хореограф Пьер Лакотт перенес свою "Сильфиду" на музыку Шнейцхоффера — знаменитую реконструкцию исчезнувшего балета Филиппо Тальони. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА считает, что театр выдержал экзамен по романтизму.
С этого балета, поставленного в 1971 году для французского телевидения, пошла (и продолжается поныне) мода на реконструкции и реставрации балетов XIX века — как искаженных последующими редакциями, так и вовсе позабытых. Балетмейстер Лакотт, вдохновленный попавшим к нему в руки архивом Марии Тальони — великой Сильфиды XIX века, восстановил утраченный балет, руководствуясь не столько историческими фактами, сколько любовью к той эфемерной эпохе. Реставрацией его спектакль назвать нельзя, скорее это поэтическая реконструкция оригинала, причем настолько убедительная, что уличить хореографа в волюнтаризме (в частности, в том, что в его балете на пуантах танцуют все женщины поголовно, меж тем как во времена премьеры этой новейшей техникой владела одна Тальони), захотят разве что законченные педанты.
С телевидения лакоттовская "Сильфида" перепорхнула в Парижскую оперу, затем в театры других стран, небезуспешно соперничая со своей исторической конкуренткой "Сильфидой" Августа Бурнонвиля, впервые поставленной в Копенгагене в 1836 году и с тех пор возобновляемой на разных сценах мира (в том числе в московском Большом театре). Выбор Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко, пригласившего на постановку Пьера Лакотта и его жену Гилен Тесмар (первую исполнительницу заглавной партии), постоянного ассистента постановщика Анну Салмон, а также лучшую японскую Сильфиду Юкари Сайто, выглядел рискованным, если не безумным. Во французской версии гораздо больше танцев — одних полновесных па-де-де три штуки, не считая бесчисленных соло главных героев и высокой активности кордебалета, как "шотландцев", так и Сильфид. Основанная на традиционной французской технике — каверзной, изобилующей мелкими движениями, осложненной всевозможными поворотами, флик-фляками, рондами и антраша — эта изощренная импортная классика казалась непреодолимой для труппы Музтеатра Станиславского, года три назад завалившей классику отечественную (в виде акта "Теней" из балета "Баядерка").
Однако опасения оказались напрасными: с иностранным языком труппа справилась. Нельзя сказать, что легко. В веселье "подруг" и "друзей", в прихотливых перепархиваниях Сильфид еще видна некоторая принужденность: артисты слишком тщательно следят за позициями, слишком озабочены правильным (сниженным и округлым) положением рук, слишком прилежно выделывают мягкие плие — словом, пока скорее работают, чем танцуют в свое удовольствие. Впрочем, их усилия видны лишь профессионалу — нормальный зритель вполне способен насладиться четкостью и очарованием изящного и обильного танца, а также отличными актерскими работами: вдохновенного Антона Домашева в роли колдуньи Медж и трогательной Валерии Мухановой в партии Эффи.
И все же Музтеатр Станиславского подстраховался: центральные роли он отдал варягам. На премьере Сильфиду танцевала главная приглашенная балерина (это официальный статус) солистка Мариинки Евгения Образцова, Джеймса — премьер из Гамбурга Тьяго Бордин. Карьера петербурженки как раз и началась с хореографии Лакотта: пять лет назад в его "Ундине" юная балерина исполнила заглавную партию, превосходно овладев французским прононсом. В "Сильфиде" для Образцовой не было технических сложностей — танцевала она превосходно: грациозно, женственно, безупречно точно, словно не замечая коварств порхающей хореографии. Однако ее "дочь воздуха", по-кошачьи мягкая, по-женски лукавая и по-детски обаятельная, так и не вспорхнула на высоты романтической трагедии. В ней и намека не было на иную духовную природу, эта приятная во всех отношениях Сильфида даже умирала с кротко-кокетливой улыбкой на устах.
Под стать партнерше оказался и бразилец Бордин. Резвый, сухощавый, с легкими быстрыми ногами, он станцевал труднейшую партию с победительной элегантностью. Лихо прокручивал серии пируэтов, переходящие в большие туры, усложненные rond de jambe, отщелкивал неглубокие, но резкие entrechat-six, выстреливал в безупречных по форме jete. Столь же четко он отработал пантомиму: внятно жестикулировал, когда положено — хмурил брови, сиял белозубой улыбкой, когда требовалось. И скоропостижно "умер", так и не успев пережить романтического разлада между мечтой и реальностью, потому что в облаках витал не мыслями, а высокопрофессиональным телом.
Впрочем, профессионализм способен доставить удовольствие и сам по себе. Во всяком случае, делегация из Большого во главе с худруком Сергеем Филиным (именно он, будучи балетным руководителем Музтеатра Станиславского, инициировал постановку французской "Сильфиды") вполне искренне поздравила своих коллег с твердой "четверкой" по французскому.