IV биеннале современного искусства в Лионе продлится до конца сентября. Еще совсем недавно эти сроки вызывали у организаторов шок, ведь первоначально предполагалось открыть выставку в декабре. Когда директора биеннале Тьерри Распай и Тьерри Прат узнали о решении лионской мэрии перенести дату ее открытия с декабря на июль, времени у них оставалось всего четыре месяца.
Чем было продиктовано решение о переносе сроков, сказать трудно. Но то, что избранный год назад мэр города, пожилой политик правой ориентации Раймон Бар большой любви к современному искусству не испытывает, — очевидный факт. И тогда организаторам повезло: на их приглашение стать куратором биеннале откликнулся Харальд Зееман.
За плечами Зеемана длинный список выставок, которые на Западе уже давно изучают студенты факультетов изящных искусств, сама профессия куратора своим появлением на свет обязана ему. Зееману, жителю Швейцарии, уже 64 года. Но у ветерана репутация склонного к экстравагантным решениям непослушного анархиста, который ни перед кем не отчитывается и всегда выставляет собственную концепцию искусства.
Вот и сейчас организаторы предложили ему заранее согласованную тему биеннале — "Другое". На что Зееман отреагировал следующим образом: "Для лионских властей 'другой' — это я, потому что они, приглашая меня, прекрасно знали, что я не разделяю их концепции искусства. Для меня 'другой' — это зал, с которым я начинаю борьбу. Для публики 'другое' — это искусство и сами художники... А значит, будут не иллюстрации, не комментарии, но сильные произведения. И печальным последствиям провозглашения конца утопий мы противопоставим позитивные утопии художников. Мы ищем невозможного, ибо оно определяет будущее".
Харальд Зееман решил тряхнуть стариной. Он доказал, что возможно успешно сочетать современное искусство со своими стойкими убеждениями и пристрастиями, сформировавшимися лет тридцать назад. Результатом работы куратора Зеемана стало участие в биеннале 86 художников из 18 стран. Что касается его давних пристрастий, то к ним относятся, например, Йозеф Бойс, Ричард Серра, Крис Берден и венские акционисты. Но если Бойс и Серра были представлены легко узнаваемыми работами, то Крис Берден выдал неожиданную инсталляцию под названием "Летающий каток", ставшую едва ли не главным аттракционом выставки. Это действительно настоящий двенадцатитонный каток, который разгоняется по кругу и взлетает на двухметровую высоту, как бы напоминая об относительности и условности всего происходящего.
Также к числу кураторских пристрастий или, если угодно, причуд относится целый ряд работ уже покойных участников, не имевших прямого отношения к современному искусству или вообще не считавших себя художниками. Объединяет их то, что каждый посвятил свою жизнь созданию личных, ни на что не похожих утопий.
Так на биеннале оказался эстонский немец, живший в Швейцарии, Елизар фон Купффер со своей живописной ротондой 20-х годов "Прекрасный мир блаженных", где речь идет, естественно, о рае.
Или сельский почтальон Фердинанд Шеваль, всю жизнь строивший Идеальный дворец, где он хотел смешать воедино все стили и религии всех времен и народов (выставлен макет).
Или Эмери Благтон, малограмотный фермер, смастеривший сотни странных объектов, способных, по его убеждению, лечить людей (реконструирован его сарай-мастерская).
При жизни каждого из них считали сумасшедшим, а они были просто другими. И, в отличие от современных художников, к своим утопиям относились совершенно всерьез.
Присутствие французских художников на биеннале оказалось не так заметно, как того, наверное, хотелось устроителям. Почуяв неладное уже на стадии подготовки, хозяева попросили Зеемана включить в состав участников побольше французов, и неуступчивый швейцарец пошел на небольшой компромисс.
Так на выставке и появился непременный представитель французского искусства последних лет, слишком давно подающий большие надежды Фабрис Ибер. На Венецианском биеннале ему отдали национальный павильон, и не пригласить его в Лион было бы просто неприлично. Выставку это не испортило, но и лучше она не стала. По сравнению с ударными инсталляциями немцев и американцев работы французов оказались гораздо скромнее по своим масштабам и выглядели скорее маргинально.
Самой заметной удачей хозяев можно назвать комичную видеоинсталляцию Пьеррика Сорена, где в небольшом темном павильоне автор, находящийся на одном экране, бросает тухлые яйца в свою фотографию, которая находится на экране с противоположной стороны.
Но по глубине переживания остроумие Сорена не идет ни в какое сравнение с монументальной видеоинсталляцией американца Гарри Хилла. Размер его павильона — более 200 кв. метров, работа называется "Зритель". Для полноты ощущения лучше заходить в павильон одному. Вас окружает полная темнота (за исключением слабых отсветов). На вас смотрят полтора десятка неподвижных людей, самых обычных людей с улицы. Царит молчание, а под вашими ногами — какая-то черная пустота, похожая на пропасть. Преодолевая страх, вы ватными ногами вступаете в эту пустоту, двигаясь навстречу людям, как бы желая убедиться, живые ли они. Не прибегая к пафосу, трудно передать чувства и мысли, рождаемые этой работой...
У входа в некоторые залы предусмотрительный Харальд Зееман велел повесить таблички с предупреждением "Мы обращаем ваше внимание на то, что произведения, выставленные в этом зале, могут шокировать юных зрителей и чувствительных персон". В таких залах царят представители школы венского акционизма — адепты боди-арта, которые без всякого уважения относятся к человеческому телу любого пола и совершают над ним всяческие надругательства и эстетические опыты. О легендарном художнике-членовредителе Руди Шварцкоглере мы узнаем некоторые подробности: он не умер, когда отрезал себе детородный орган, а просто выбросился из окна как заурядный самоубийца. В этом же разделе оказалась и пыточная машина Франца Кафки, описанная им в повести "В исправительной колонии" и созданная по идее самого Зеемана еще в 1975 году.
Есть рядом с подобными предупреждающими табличками и более поздние работы других авторов, но они уже явно слабее и были взяты куратором скорее всего для доказательства того, что традиция продолжается. Зееман всегда заботился о своих любимцах, но попытка подыскать им достойных преемников завела его совсем не туда. Жаль, что под его рукой не оказался Кулик или Бренер. Эти московские ребята, пожалуй, посильнее "Фауста" Гете. По крайней мере, физически.
Россия представлена на биеннале сугубо символически. Стоит от всея Руси у белой стены одинокий такой телевизор. И показывает он меланхолическое видео Светланы и Игоря Копыстянских о том, как ветер гонит мусор по нью-йоркским мостовым. И как в мусоре этом затерян "Черный квадрат" Малевича.
Но не будем о грустном. Начиная с IV биеннале, Лион впервые заявил о себе как о серьезном конкуренте Венеции. При гораздо более скромном, чем у Венецианской биеннале, бюджете. Видимо, именно он не позволил реализовать новые проекты специально для лионской выставки. Россиянин не поверит глазам своим, если ему показать бумагу, где написано, что на художественные проекты из бюджета (всего он насчитывал 18 млн франков) было выделено 10,8 млн франков (почти $2 млн). Этого оказалось мало. Почти все работы были созданы и выставлены раньше. Таким образом, единственное, чего не хватает лионской биеннале, — эффекта премьеры.
СЕРГЕЙ Ъ-МИРОН