Все счастливые семьи похожи друг на друга — и семья Молотовых не была в этом смысле исключением. Во всяком случае именно так это показалось тринадцатилетнему племяннику Молотова Володе Скрябину, который с 1940 года стал полноправным членом этой семьи.
Рассказывает ВЛАДИМИР СКРЯБИН.
Это была идея Зинаиды Михайловны — сестры Молотова. Именно она однажды сказала Полине Семеновне (жене Молотова.— Ъ): посмотри, как Ксения (моя мать) с двумя мальчишками мучается. Действительно, мы жили трудно, несмотря на мамину работу и помощь родственников. Вот так и получилось, что я из комнаты в коммунальной квартире переехал в Кремль и стал кремлевским ребенком. Правда, комнату мне там отдельную не дали — кровать поставили в библиотеке. После переезда в Кремль в моей жизни произошли и другие перемены: школу я посещал ту же самую, но привозили меня туда на машине. Машина в данном случае была совсем не роскошью — действительно, было бы странно, если бы к кремлевским воротам каждый день подходил мальчик и говорил: дяденьки, пропустите, я здесь живу.
Впрочем, подобным образом в семье Молотовых оказался не только я, а еще девочка Соня. Тогда вообще в высокопоставленных семьях было принято брать на воспитание детей из "обычных" семей. Вот и Сонина мама была обычной кремлевской уборщицей. Соню взяли главным образом для того, чтобы Светлане Молотовой не было скучно: жизнь кремлевских детей была довольно замкнутой и общение с "посторонними" сверстниками не поощрялось.
К нам была приставлена воспитательница, в обязанности которой входило проверять, как мы выполнили уроки. Зато за наше культурное воспитание в полном смысле этого слова отвечала Полина Семеновна. Она регулярно водила нас в театры, цирк. С ней мы ездили в Новый Иерусалим и в Ленинград, чтобы посмотреть Эрмитаж.
Вячеслава Михайловича я видел гораздо реже. Приходил он с работы не раньше четырех утра, а уходил часов в 11. Общались чаще всего за завтраком, если я не успел уйти в школу. Помню, вот так, однажды за завтраком я расспрашивал его о Гитлере. Вячеслав Михайлович говорил очень неохотно, но без негатива.
В начале лета 1941 года мы — Полина Семеновна, Светлана, Соня и я — поехали в Крым на дачу. Ехали в специальном вагоне — вроде бы бывшем царском. Дача была очень большая: внутри бассейн, у каждого отдельная комната. Днем мы купались, ездили на экскурсии, играли в теннис. Взрослые — Полина Семеновна со своей сестрой по вечерам резались в домино. О войне не говорили. О ней Вячеслав Михайлович сообщил в своем обращении к народу по радио. Нас после завтрака быстро погрузили в машину — и в Симферополь, а оттуда в Москву, на дачу. Вскоре мы уехали в эвакуацию в Кировскую область, откуда вернулись только в 1942-м.
В 1944 году я поступил в академию имени Жуковского — это на меня мой друг Володя Ильюшин, сын известного конструктора самолетов, повлиял. Правда, его отец хотел, чтобы он пошел по конструкторской части, но Володя мечтал быть только летчиком. В этом же году в Москве появилось очень модное заведение "Коктейль-холл" на улице Горького — там, где сейчас кафе "Московское". Туда было не так-то просто попасть — всегда стояла очередь. Но у нас была знакомая барменша, и мы проходили без проблем. Сначала внизу у барной стойки заказывали любимый коктейль "Маяк": ликер, желток и коньяк. Потом поднимались на второй этаж. Там стояли столики и играл оркестр. В то время там на скрипке играл Ян Френкель: мы с ним были знакомы, и он часто подсаживался к нашему столику.
Вообще улица Горького в те годы была очень модным местом. Туда приезжала для вечерних прогулок вся "светская" публика Москвы. Например, можно было встретить главу НКВД Абакумова — он гулял с женой, а сзади шли два охранника. Кроме улицы Горького, "свет" собирался также на стадионе "Динамо" во время футбольных матчей, а молодежь — на катке на Петровке. Мы часто ходили туда, а после катка шли в ресторан "Европа" (сейчас в этом здании гостиница "Будапешт"). Заказывали обычно судака-орли или бефстроганов. Стипендию нам в академии платили очень приличную, так что на ресторан хватало — тем более что дома-то мы на еду не тратились. Впрочем, как и на одежду — ее заказывали в спецателье.
В мае 1945-го, когда объявили победу, мы компанией — я, Володя Ильюшин, Светлана Молотова, Эра Жукова и Вано Микоян — поехали на дачу праздновать. Пили грузинские вина — "Хванчкару", "Цинандали", танцевали под пластинки Вертинского и Петра Лещенко. Потом поехали в район Крылатского смотреть салют. Тогда Володя ухаживал за Светланой, впоследствии он и стал ее первым мужем. С молодыми людьми ей было знакомиться не так-то просто — ее всегда сопровождал охранник.
С Володей у меня тоже связана одна история, точнее с его отцом. Именно он подарил мне мой первый автомобиль. Володя в 1945-м как раз купил "Победу", и вот, когда мы отмечали это событие, его отец спросил меня: "А ты что же, без машины?" Пришлось объяснить, что у меня нет на нее денег. И тогда он вдруг и говорит: "Да забирай мой 'Москвич'". У него был один из первых выпущенных "Москвичей". Так что благодаря ему я вожу машину с 1945 года.
В 1947 году арестовали Полину Семеновну. Ее пригласили для беседы на Лубянку и оттуда уже не выпустили. Ходили слухи, что это было связано с ее знакомством с Голден Мейер, хотя она с ней виделась всего раз, когда ходила в синагогу. Помню, однажды я возвращаюсь домой, а меня встречает совершенно растерянная Светлана и говорит: "Маму забрали, а папа ничего не говорит". После этого мы с Вячеславом Михайловичем так ни разу и не говорили на эту тему. Думаю, он очень переживал, но нам этого не показывал и вообще стал замкнутым. Но фотографии жены так по-прежнему и стояли у него на рабочем столе, а у Светланы в комнате висел портрет матери.
Полина Семеновна вернулась в 1953 году, после смерти Сталина — похудевшая чуть ли не в два раза. Но Сталина она ни в чем не обвиняла и говорила, что это не его рук дело. И вообще всю жизнь оставалась его верной поклонницей. Так же, как и Вячеслав Михайлович. Хотя при этом Сталина он гениальным не считал. Помню один разговор, состоявшийся при мне. Однажды мы завтракали, и вдруг Вячеславу Михайловичу позвонил Сталин: "Мне Берия сказал, ты письмо не подписываешь". Тогда как раз накануне его 70-летия готовилось поздравительное письмо. "Да,— говорит Молотов,— не подписываю, потому что там тебя назвали гениальным. А по моему мнению, гениальным был Ленин, а ты — великий". "Ну ладно,— согласился Сталин,— я скажу, чтобы исправили". Правда, никто ничего исправлять не стал, и Молотову все-таки пришлось подписать письмо с "гениальным" Сталиным.
Записала СВЕТЛАНА Ъ-СМЕТАНИНА