Фильмы Ирана на московском кинофестивале
В Музее кино в рамках московского фестиваля демонстрируется программа фильмов Ирана. Даже профессионалы у нас скептически относятся к моде на иранское кино, считая ее очередной западной причудой. Недоверие укрепили первые просмотры. Фильмы каннского триумфатора Аббаса Киаростами вовремя не поступили и были перенесены на последние дни, а то, что удалось посмотреть в начале программы, показалось некоторым исламской пропагандой.
Между тем еще до победы в Канне фильма "Вкус черешни" знатоки признали иранское кино одним из лучших в мире, а его лидеров Аббаса Киаростами и Мохсена Махмалбафа назвали "Хайямом и Фирдоуси нашего времени". Рассказывая простые истории любви и соблазна, верности и предательства (часто о детях или очень молодых людях), иранские кинематографисты обращаются к чувствам, в принципе неизменным всегда и всюду. Они насыщают эти истории поэзией жизни и тонкой рефлексией по поводу искусства, особенно искусства кино, необычайно высоко чтимого в Иране. Их изобразительный строй чрезвычайно изыскан, а цветовая гамма побуждает вспомнить об искусстве средневековой персидской миниатюры.
Фильм Киаростами "Крупный план" — об авантюристе, который выдал себя за знаменитого режиссера Махмалбафа, проник в зажиточный дом (якобы для съемок) и был арестован по подозрению в попытке грабежа. Последовавший судебный процесс составляет сюжетную канву фильма, но истинная его интрига — это особый статус кино в Иране. Кинематограф в этой стране стал не только частью духовной жизни элиты, но элементом личного и национального престижа. Режиссер как миф, как звезда, как фольклорный персонаж. Это ли не всенародная слава, которая не снилась даже Спилбергу. (Можно только пожалеть, что фильмы Махмалбафа, ставшие фестивальными шлягерами и частично показанные недавно в Сочи, не попали в московскую программу.)
Об особой роли кино в Иране и еще один фильм — "Салям, синема". Однажды в иранской газете появилось сообщение о поиске актеров для будущего фильма "Салям, синема", посвященного столетнему юбилею кино. У ворот студии собралась многотысячная толпа. Откуда столь мощная тяга к самовыражению в кинематографе? В сценах кинопроб мужчины-простолюдины мечтают о ролях Харрисона Форда и Алена Делона, о съемках в фильмах action; женщины под черными платками и чадрами чувствуют себя потенциальными Мерилин Монро. При этом американизация коснулась этих людей лишь поверхностно. На самом деле кино для них — нечто вроде терапевтического кабинета, где они могут выплеснуть собственные эмоции, потаенные чувства. Живущие в закрытом обществе, они легко открывают перед камерой то, что в западном мире называется privacy. А одна из девушек даже признается, что благодаря роли в фильме надеется поехать в Канн и воссоединиться со своим возлюбленным-эмигрантом.
Киаростами получил Золотую пальмовую ветвь за фильм "Вкус черешни", посвященный табуированной для ислама проблеме самоубийства. Но вовсе не потому, что фильм был в тот момент запрещен в Иране. И полемизирует Киаростами не столько с исламским, сколько с западным представлением о жизни и смерти. Вообще, цензура, замыкающая кинематограф в рамках исламской морали, играет двойственную роль: она отсекает целый ряд тем, но заставляет искать новые выразительные средства. Например, после падения шаха из иранского кино почти ушла эротическая проблематика, перестали сниматься салонные мелодрамы. Фундаментализм отводит женщине лишь одну роль — хранительницы семейного очага. Не слишком активно развивается и остросюжетное кино: человек должен думать о Боге, а не вершить на земле свои "подвиги". Впрочем, это не исключает ни мистики, ни любовных и криминальных мотивов, ни трагикомедии: в этом могут убедиться зрители московской ретроспективы.
В последние годы активно работают в иранском кино женщины-режиссеры, а одна из них, Рахшан Бани-Этемад, получила за свой фильм "Голубая вуаль" приз в Локарно. Этот фильм показывается в рамках фестивальной программы. В программе фестиваля также фильм Киаростами "И жизнь продолжается" — о мужестве и духовной силе людей, переживших разрушительное землетрясение. Режиссер пообещал в ближайшем будущем продолжить серию картин с тем же названием — "Жизнь продолжается", "Жизнь продолжается-2" и т. д. Или — "Жизнь и ничего больше".
Этот режиссер, которого называют новым Росселини, уже давно заслужил высшее кинематографическое отличие. Как и иранское кино в целом. Впрочем, извращенный вкус эстетов казался неприемлем не только для обычной публики, но и для фестивального истеблишмента, который, следуя посттарантиновской моде, охотно сублимировался в визуальном насилии. Востоку же, чья жестокость ни для кого не секрет, сублимироваться нет надобности. И восточное кино, даже будучи жестоко реалистичным, само по себе не становится инструментом насилия. Оно — средство философского жизнеутверждения. Возможно, именно поэтому Запад, оказавшийся на грани нервного срыва, обратил свои взоры на Восток, а каннское жюри наградило Золотой пальмовой ветвью некоммерческий иранский фильм. Так иранское кино заняло место, некогда принадлежавшее советскому — с гуманизмом "Журавлей" и "Баллады о солдате".
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ
Сегодня в Музее кино — последние просмотры фильмов Киаростами "И жизнь продолжается" и "Где дом друга?".