Дело о благородных рейдерах

57 лет тянулись разбирательства в судах по делу о праве на владение имением, которое в 1794 году было пожаловано Екатериной II Михаилу Илларионовичу Кутузову. Чтобы отобрать поместье у знаменитого полководца, его благородные соседи прибегали к нечистоплотным, но весьма распространенным в те годы рейдерским трюкам. Самым популярным и надежным из них был подкуп судей. А способом, приносившим наилучшие результаты, по праву считались разнообразные манипуляции с завещаниями.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Уложение без наказания

Как известно, идейный борец за денежные знаки Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей знал 400 сравнительно честных способов отъема денег. В отличие от него представители отечественного благородного сословия испокон веков пользовались главным образом тремя — мздоимством, почти ничем не прикрываемыми хищениями казенных средств и откровенно бессовестным завладением чужим имуществом, как движимым, так и недвижимым.

Устойчивой популярностью на протяжении веков пользовалось благородное рейдерство, заключавшееся в захвате чужой земли и крестьян,— этот вид мошенничества, которым не брезговали представители высшего сословия, не только гарантировал в случае удачи надежный доход на многие годы вперед, но и позволял в случае провала избежать суровых наказаний, полагавшихся, к примеру, за разбой.

Русское законодательство, начиная с Уложения царя Алексея Михайловича 1649 года, гласило, что захватчик чужой собственности должен вернуть незаконно отнятое имущество и возместить законному владельцу все убытки. С одной оговоркой — если тот сумеет доказать свое право собственности. Если же доказательств не оказывалось, то с истца могли взыскать в качестве штрафа государевы пошлины в двойном размере. Так что те, у кого право собственности на землю не имело надежного подтверждения, в случае подобной рейдерской атаки трижды думали, прежде чем отправиться в суд на поиски защиты и справедливости. Кроме того, в делах об истребовании незаконно захваченной собственности были и другие нюансы. Например, если пострадавший обращался в суд по прошествии года после утраты имения, он автоматически лишался права на все, что за этот год было выращено и собрано на его земле.

Впоследствии законодательство было дополнено таким образом, что благородное рейдерство стало еще более безопасным и выгодным. В 1681 году царь Федор Алексеевич подписал указ, преследовавший, казалось бы, благие цели. Конфликты из-за земли и иной недвижимой собственности стали столь частыми и кровопролитными, что самодержец всея Руси строго приказал решать все имущественные споры только в судебном порядке с помощью отправленных им во все города, станы и волости писцов, стольников, стряпчих и дворян из Поместного и других приказов. При этом самим этим арбитрам в спорах царь приказал решать дела не мешкая.

Тем же, кто, несмотря на государев указ, решится продолжать конфликт силовыми методами или начнет брать хлеб, сено или что-либо еще с земель, которые хочет видеть своими, царь грозил великой опалой, жестоким наказанием и ссылкой в дальние города. А спорные земли и имущество обещал безвозвратно отдавать противной стороне конфликта.

Новая мера на первый взгляд выглядела безупречно, однако на деле открывала широчайшие возможности для новых переделов собственности. Ведь теперь можно было предъявить свои претензии на чужое имущество, недостаточно прочно защищенное документами, а затем обвинить его законного владельца в нападении и кровопролитии. При должной поддержке местных воевод и судей из Поместного приказа переход собственности мог произвестись без особых проблем.

Проблема заключалась лишь в том, что вотчин — имений, находящихся в полной собственности княжеских, боярских и дворянских семей,— насчитывалось не так уж много. А на поместья, данные за службу, накладывалось множество разнообразных ограничений во владении. Так что многие благородные рейдеры предпочитали заниматься захватом казенной земли. Благо ее было так много, а учет настолько запутан, что о факте захвата в царевых приказах иногда узнавали совершенно случайно и не один десяток лет спустя.

Чтобы исправить это положение, царевна Софья Алексеевна, правившая от имени своих братьев царей Ивана и Петра Алексеевичей, в 1686 году обнародовала новое положение. Оно гласило, что все построившиеся и обзаведшиеся хозяйствами на государевых землях и не попросившие их себе, как это тогда называлось, "в дачу", теперь должны жить в страхе. Ибо если кто-либо донесет, что владеют они собственностью без позволения и подтверждающих бумаг — "крепостей", то вся собственность их передается доносчику.

Насколько эффективной оказалась эта мера, можно только гадать. Однако, судя по тому, что указы о борьбе с захватами регулярно издавались в последующие эпохи, а местным властям постоянно напоминали о необходимости препятствовать захвату казенных земель, благородное рейдерство превратилось в неотъемлемую часть русской жизни. А власть смотрела на него как на неизбежное зло, время от времени то ужесточая наказания, когда захватчики начинали вести себя особенно дерзко, то устраивая что-то похожее на амнистию, чтобы хоть как-то упорядочить земельный учет.

Так, в 1782 году Екатерина II приказала всех захватчиков чужой недвижимости брать под стражу и отдавать под суд. А в 1802 году, когда оказалось, что разобраться с тем, как и почему у казенных земель в первой половине предшествующего века появились частные владельцы, весьма и весьма затруднительно, Александр I приказал узаконить незаконные приобретения подобного рода, сделанные до 1765 года. Правда, оценив земли и истребовав с незаконных собственников плату в утроенном размере. Двадцать лет спустя произошла новая перемена в отношении власти к благородным рейдерам. Тем из них, кто соглашался вернуть захваченное, не доводя дело до суда, покушение на чужую собственность перестали ставить в вину.

А в эпоху правления царя-солдата Николая I, известного своей приверженностью к порядку везде и во всем, открытые и явные захваты чужих владений стали настолько редки, что к концу XIX столетия золотой век благородного рейдерства, пришедшийся на царствие Екатерины II, вспоминали в России примерно так же, как в Европе — романтизированные времена флибустьеров.

Трюки польские

Расцвет благородного рейдерства случился в эпоху Екатерины II не случайно. Занявшая престол в результате военного переворота и не имевшая на него никаких прав императрица не желала ссориться с первым сословием страны. А потому все строгие указы начала ее правления, как правило, являлись, по сути, скорее благим пожеланием, нежели реальным средством наказания. Поэтому в судах, несмотря на ее многочисленные увещевания, продолжали брать взятки и потворствовать захватчикам, отбиравшим имущество у слабых и беззащитных.

А кроме того, чтобы награждать генералитет и офицерство за верную службу новыми землями, не отнимая их у прежних владельцев, как происходило прежде, Екатерина II была вынуждена расширять пределы империи на юг и запад. С южными землями — в Новороссии и Тавриде — особых проблем не возникало. Там новые владельцы делили между собой огромные степные угодья. Но вот на доставшихся России территориях разделенной и утратившей государственность Польши у каждого поместья был хозяин. Так что для перераспределения земель императрице самой приходилось прибегать к рейдерским методам высокого уровня. Так, было объявлено, что владеть землями в Царстве Польском смогут лишь те, кто принял присягу на верность русской короне. Так что истинные патриоты Польши, оставшиеся верными своим принципам, вскоре потеряли недвижимое имущество. А вслед за тем стали лишаться поместий польские дворяне, в той или иной форме выступавшие против новой власти или каким-либо образом нарушавшие порядок.

Однако главное заключалось в другом. Старые польские органы управления еще существовали, но уже не работали. А новые русские установления, как их тогда называли, еще предстояло создать. Образовавшимся отсутствием власти не преминули воспользоваться польские благородные рейдеры, а сами западные земли России превратились в своего рода полигон, на котором отрабатывались новые методы захватов, не столь прямые и лобовые, как традиционные русские. Причем эти новинки затем использовались на всем огромном пространстве Российской империи.

Русский чиновник П.С. Батурин, назначенный надзирать за судами во вновь образовывавшейся Волынской губернии, вспоминал: "Польские суды по разрушении Польши, не имев над собой надзирания, позволяли себе делать крайние несправедливости".

Если говорить точнее, то за взятки судьи выносили абсолютно любые, прямо противоречащие законам и здравому смыслу решения. Одним из таких дел, которые пришлось пересматривать Батурину, оказалось дело помещика Ивашкевича. В 1790 году он приобрел у шляхтича Ржеутского три деревни за 50 тыс. руб. Двумя годами позже оказалось, что пан Ржеутский спустил все полученные деньги, а кроме того, одолжил у всех, у кого только смог, еще более крупную сумму — 83 тыс. руб. золотом. Поскольку Ржеутский вскоре оказался безнадежным должником, его долговые расписки превратились практически в ничто, и их, очевидно за копейки, скупил некий Тимошевский — доверенный человек одного из богатейших польских магнатов — графа Потоцкого.

Казалось бы, Тимошевский пустил деньги на ветер, совершив крайне невыгодную сделку. Однако он тут же от имени графа обратился в суд и потребовал взыскать с Ивашкевича деревни, принадлежавшие прежде должнику Ржеутскому. Ивашкевич в суде настаивал, что купил деревни прежде, чем их бывший владелец влез в долги, что он об этих долгах ничего не знал и нигде ни устно, ни письменно не выступал поручителем Ржеутского. Вот только все его аргументы показались купленному Потоцким суду неубедительными, и было вынесено решение о передаче деревень графу.

Как вспоминал Батурин, о столь вопиющем попрании законов он немедленно доложил начальству, поэтому выполнение решения суда удалось остановить. А благодарный Ивашкевич по традиции попытался вручить русскому чиновнику мешочек с червонцами.

Другое дело о рейдерстве, описанное Батуриным, было связано с захватом имущества и людей вдовы Яцухи, державшей в некоем селе водочную торговлю. Когда вдова в очередной раз отправилась на рынок, чтобы пополнить свои запасы спиртного, в ее дом ворвался помещик Говач со своими людьми, захватил все ее имущество и дочь и увез их в свое поместье. А затем перехватил на дороге саму Яцуху с грузом и также забрал ее к себе в господский дом.

Каким именно образом Яцуха освободилась сама и сумела освободить дочь, Батурин не знал. Однако он подробно описал дальнейшие злоключения вдовы и ее попытки вырвать из лап благородного рейдера свое имущество. К кому бы она ни обращалась, все одинаково дружно отказывались выручать ее пожитки и бочки со спиртным из поместья пана Говача. С огромным трудом вдове удалось начать дело в суде, однако результат его рассмотрения оказался не в ее пользу. Яцуха настаивала на том, чтобы рейдер вернул ей если не водку, то хотя бы деньги за нее — 600 руб. Суд решил, что именно столько она и получит. Вот только одновременно судья рассмотрел иск помещика Говача к вдове, который утверждал, что она должна ему 300 руб. А вместо представления документов о долге объявил, что дает в верности сказанного свое честное и благородное слово. Суд решил вычесть из 600 руб. 300. А затем судья объявил Яцухе, что она уже вызывалась в суд, но не явилась, а потому суд решил оштрафовать ее еще на 300 руб. в пользу помещика, которые возьмут из тех денег, что ей должен пан Говач, а половину от последней суммы она еще должна внести в качестве штрафа за неявку в суд.

В итоге лишь вмешательство губернских властей помогло остановить исполнение и этого приговора. Батурин нашел в литовских законах, продолжавших действовать в отошедших к России польских землях, положение, согласно которому грабитель должен оплатить ограбленному стоимость похищенного в двукратном размере. А за похищение и незаконное удержание женщин по тем же законам Говачу полагалось три месяца ареста, что и было осуществлено.

После этого случая Батурин стал еще внимательнее присматриваться к ухищрениям польских судов. Он заметил, что трюк с фиктивным вызовом в суд отработан там до совершенства. За неявку в суд полагался штраф в пользу противоположной стороны и суда. А это служило источником обогащения для судей и близких к ним благородных профессиональных истцов. Они подавали иск против кого-либо, а затем по решению суда извозчик отправлялся для того, чтобы вручить повестку ответчику. Чаще всего извозчик никуда и не ездил, а суду объявлял, что застать ответчика не удалось. На этом процедурная часть считалась исполненной, и суд в назначенный для заседания день принимал решение оштрафовать неявившегося ответчика. Затем процедура повторялась, и даже не один раз — в итоге ответчик оказывался должен истцу и суду огромные деньги.

Еще одним вопиющим прецедентом, свидетелем которого оказался Батурин, стал захват поместья с помощью немыслимого с точки зрения закона трюка, проделанного судьей Хвецким. История выглядела просто и незамысловато. Майор Чернутский ссудил помещика Раковского некоей суммой под залог его родового имения. Когда пришел день расчета, Раковский пригласил майора в суд, чтобы вернуть деньги и получить его расписку, заверенную судьей. Вот только поместье стоило гораздо дороже фигурировавшей в деле суммы, а главное, очень понравилось Чернутскому. А потому он договорился с судьей и на заседании отказался принять деньги. Судья Хвецкий такое решение утвердил и немедленно передал поместье в вечную наследуемую собственность майора Чернутского. Ошарашенный Раковский спросил судью: "А на каком основании?" На что тот ответил, а затем внес эту мысль в приговор: "На основании законов, которые могут быть впредь приняты".

Загробный развод

Польские трюки, конечно, отличались оригинальностью, однако в великорусских губерниях срабатывали далеко не всегда. Судьи там тоже не блистали принципиальностью и порядочностью, однако существовали прокуроры и гражданские власти, куда обиженные могли обратиться за защитой. К тому же подвергнувшийся нападению благородных рейдеров мог подать прошение на высочайшее имя, а следовавших иногда вслед за тем проверок опасались и местные власти, и судьи. Так что захватчики в центральной части Российской империи предпочитали действовать скрытно.

К примеру, в 1775 году в Сенате рассматривалось дело отставного капитана Андрея Нармоцкого, который решил увеличить свое состояние не вполне законным способом. Он отличался умением имитировать почерки разных людей. А потому начал с малого. Подделал в свою пользу завещание умершей помещицы Спичинской. Затем сфальсифицировал завещание своего сошедшего с ума шурина, отставного драгуна Доможирова. После этого он решил расширить свое имение за счет прилегающих государственных земель, а чтобы завладеть ими, приказал своим крепостным договориться с канцеляристами и принести ему учетные книги этих земель, в которых он подчистил прежние данные, после чего вписал новые.

Но и этого ему было недостаточно. Нармоцкому понравилась некая москвичка, и он решил получить ее, так сказать, в личное пользование. От ее имени он написал документ, что она якобы горит желанием поступить к нему в вечное услужение, и подал его в Московскую губернскую канцелярию. Там не поверили, что кто-то хочет сменить свободу на вечную кабалу, и потребовали просительницу для допроса. Однако отставной капитан был готов к подобному повороту событий и отправил в канцелярию свою крепостную, которая играла роль его жертвы и должна была рассказывать, насколько сильно она хочет попасть в дом Нармоцкого.

Приключения этого благородного захватчика могли бы продолжаться и далее, но его авантюры всерьез напугали его крестного — гвардии капитана Старосельского, который узнал о похождениях крестника и написал челобитную в Казанскую губернскую канцелярию. Тогда Нармоцкий не придумал ничего лучше, как пробраться в канцелярию и выкрасть документ.

На этом фоне такие проступки, как помощь в побеге своему попавшему под арест крепостному и укрывательство его от властей, выглядели сущей мелочью. Как и переписывание на себя чужих крестьян или фабрикация фальшивых челобитных.

Список преступлений отставного капитана в реальности был гораздо длиннее. Однако Юстиц-коллегия сочла, а Сенат подтвердил, что для вынесения приговора о смертной казни и всего собранного вполне достаточно, а остальные "душевредства" отставного капитана могут привести людей в смущение и сбить их с истинного пути. Однако повстречаться с палачом Нармоцкому так и не пришлось. Екатерина II лишила его чинов и дворянства и повелела сослать в Сибирь.

Другие благородные рейдеры из великорусских губерний действовали гораздо более осторожно и рассудительно. Зачем что-то подделывать и подменять, если можно вполне или почти законно оспорить завещание умершего родственника. Благо русское законодательство, в котором указ одного самодержца нередко противоречил указу другого, предоставляло более или менее подкованному юристу широчайшие возможности для маневра.

Так, например, произошло в деле о наследстве генерала Суворова, скончавшегося в 1786 году. Этот однофамилец генералиссимуса не оставил по себе славы в качестве военачальника, но приобрел известность уже после смерти благодаря громкому делу о собственном завещании, которое тянулось больше десяти лет. Племянники генерала пытались отсудить наследство покойного у его вдовы, однако законного способа за годы борьбы так и не нашлось. Тогда эти два дарования вцепились в версию о том, что их дядя незадолго до смерти хотел разойтись со своей женой, и даже предъявили некие доказательства (надо полагать, дядины письма) на этот счет.

С помощью взяток и связей они смогли возбудить дело о расторжении брака, и им оставалось лишь дождаться решения о разводе. Но их пример оказался настолько заразительным, что другие благородные захватчики решили пойти тем же самым путем. Появились прошения о разводе тех, кто уже давно умер, чтобы лишить наследников одного из супругов доступа к собственности другого. Однако, несмотря на денежные посулы в достаточно крупных размерах, никто из светских чинов и церковных иерархов не решался дать согласие на подобный загробный развод, и дело дошло до императрицы.

Екатерина II, которую никто не мог бы обвинить в избытке нравственности, сочла, что подобные разводы оскорбляют религиозные чувства любого искренне верующего человека. А потому строжайше приказала никаких дел о разводах мертвецов больше на ее рассмотрение не представлять и забыть о подобных инициативах раз и навсегда.

Это решение поставило крест на оригинальных трюках благородных рейдеров из великорусских губерний и заставило их вновь обратиться к польскому опыту, благо он продолжал копиться: в сети рейдеров из новоприсоединенных западных губерний Российской империи попадали даже самые важные персоны.

Ордер Кутузова

В 1767 году, еще до раздела Польши, неподалеку от Люблина возникла тяжба между соседями-помещиками. На земли Чаплицев и Бернадских постоянно наезжал их сосед Дубровский, вместе с кавалькадой своих людей приводивший их имения в разорение и запустение своими бесчинствами. Ввиду упадка польской власти и наступившего затем безвластия найти управу на распоясавшегося разбойника никак не удавалось. Только в 1783 году дело дошло до суда, однако ничего хорошего для пострадавших из этого не вышло. Дубровский обвинял их в отсутствии прав на занимаемую ими землю. Они, в свою очередь, обвиняли Дубровского в том же, да еще и в незаконном захвате части своих земель.

Дело тянулось четыре года, и судьи, по всей видимости подкупленные обеими сторонами, никак не могли вынести какого-либо определенного решения. В результате Чаплицам и Бернадским пришлось пойти на мировое соглашение с Дубровским. Они договорились передать дело в третейский суд, который сможет выяснить все вопросы о правах собственности и границах между имениями. В 1788 и 1790 годах третейский суд эти вопросы решил и приступил к рассмотрению дела об ущербе, причиненном Дубровским соседям, и к началу февраля 1794 года судьям удалось прийти к согласию и по этому вопросу. Однако Дубровский попросил отложить выплату до апреля того же года. Но так ничего и не заплатил. В том же году его имение Екатерина II пожаловала Михаилу Илларионовичу Кутузову как награду за успешное выполнение дипломатической миссии в Турции. А претензии соседей так и остались неудовлетворенными.

В докладе Государственного совета Российской империи Николаю I, составленном в 1851 году, говорилось:

"9 июля 1797 г. поверенный наследниц Чаплица подал в Овручский Поветовый Земский Суд просьбу, в которой, изложив состоявшиеся в Третейском Суде решения, объяснил, что в 1794 г. Дубровский по воле Правительства удален из того края; Супер-арбитр умер; имение Дубровского конфисковано и отдано по Высочайшему повелению Князю Кутузову, а решения Третейского Суда остаются неисполненными относительно определения доходов, неправильно Дубровским полученных, и убытков, причиненных его насилиями. Посему поверенный наследниц Чаплица просил о количестве убытков допросить свидетелей и постановить по сему предмету определение. Поветовый Земский Суд, имея в виду указ Губернского Правления от 12 июля 1797 г. о безотлагательном разрешении претензий, простираемых к имению Дубровского, определением, в 1797 г. состоявшимся, заключил для окончательного решения жалобы Чаплиц назначить Съездовый Суд, о чем уведомить Князя Кутузова или управляющего его имением".

Хитрость заключалась в том, что претензии наследниц превышали стоимость имения Кутузова, а в случае его неявки в суд по польским законам его могли не только оштрафовать, но и принять решение в пользу истцов ввиду его отсутствия. Для этого следовало только не доставить повестку ни самому владельцу имения, ни его управляющему. Что, очевидно, и было сделано.

"10 Августа 1797 г.,— говорилось в докладе,— Съездовый Уездный Суд, по отобрании от свидетелей присяжных показаний, присудил ко взысканию с Дубровского в пользу Чаплиц 171 685 злотых 20 грошей, заключив при том, что сие взыскание обеспечивается имением, пожалованным Князю Кутузову, который, как объяснено в том решении, на суд не прибыл, хотя и был предварен о нем".

Однако наследницы остались недовольны:

"Наследницы Чаплица решение сие обжаловали, потому что определенное в пользу их взыскание не покрывает всех понесенных ими убытков".

Возможно, они рассчитывали на то, что воцарившийся после смерти Екатерины II Павел I отменит решение матери о пожаловании имения Кутузову, как он отменял множество ее указов. Однако император благоволил полководцу, потом были наполеоновские войны, возвышение и смерть Кутузова. Так что наследникам Чаплица еще долгие годы пришлось выжидать наступления благоприятного момента для завершения дела в свою пользу. Такое время, как они считали, наступило в 1820 году, и действительно, местные суды вновь подтвердили правомочность их претензий. Потом еще 19 лет решался вопрос о том, кто же должен платить — казна или наследники Кутузова, все эти годы пользовавшиеся имением.

Размер ущерба переоценивали множество раз, но наследницы не унимались и требовали всего сразу и с наследников Кутузова. А те, в свою очередь, настаивали на том, что при пожаловании императрицей имения, как бы сказали позднее, по ордеру ни о каких отягощениях в виде долгов Дубровского им нигде не сообщалось, и потому они собирались в случае удовлетворения иска наследников Чаплица подать иск к казне. Спор мог продолжаться еще несколько десятков лет, но к началу 1850-х годов дело дошло до Сената, и там не достигли единого мнения, а потому дело передали в Государственный совет. И тут выяснилось, насколько опрометчиво поступили истцы, пытаясь, если называть вещи своими именами, отнять поместье Кутузова.

Как оказалось, дело в Госсовете должен был представлять министр юстиции граф В. Н. Панин. Однако он состоял в родстве с Кутузовыми, а потому передал дело своим сотрудникам, которые ради министра вылезли из кожи вон, но нашли решение дела, устраивающее их начальника. В 1840 году в западных губерниях Российской империи отменили действие польских законов и ввели общеимперское законодательство. В результате в представлении Министерства юстиции доказывалось, что с точки зрения старых законов решение о взыскании недействительно, поскольку решение без ответчика принять можно, но оно не вступит в силу, пока ответчик его не подпишет. А истцы об этом не позаботились. А действие российских законов на территории Царства Польского не имеет обратной силы. Так что считать решение суда вступившим в силу по факту его принятия невозможно. Таким образом, наследникам Чаплица во всех претензиях предлагалось отказать полностью и окончательно.

Госсовет с этим мнением согласился, а 14 ноября 1851 года его утвердил Николай I.

Итог оказался весьма символичным. Ведь какие ходы ни выбирали бы благородные рейдеры, в России всегда оказывается прав тот, у кого больше прав.