Итоги фестиваля "Звезды белых ночей"
За четыре года существования "Звезды белых ночей" утвердили себя как самый блистательный фестиваль сезона. От него привыкли ждать парада мариинских премьер, грандиозного размаха, внушительной звездной коллекции. По мнению обозревателя "Коммерсанта-Daily" ОЛЬГИ Ъ-МАНУЛКИНОЙ, ради подтверждения этой репутации фестиваль 1997 года пожертвовал слишком многим.
Новая русская вагнеромания: сделано в Мариинке
Итоги фестиваля и вообще итоги сезона в Мариинском театре можно обозначить одним именем — "Парсифаль". Происходящее на сцене значительно и волшебно. Полные сострадания струнные врачуют раны Амфортаса и слушателей: низы мягки и густы, а скрипки бестелесны, отлитый в совершенную форму звук медных воплощает саму рыцарственность.
Мечта, взлелеянная в многочасовых бдениях под грампластинки и подпитываемая отчетами паломников в Байройт, сбылась. И ее осуществил Валерий Гергиев. В сравнении с премьерным спектаклем (о котором Ъ писал 14 мая) пока заметны только приобретения. Виктор Луцюк — Простец, дичок, Маугли — внес в спектакль актерскую и вокальную естественность, которой не хватало Алексею Стеблянко, дав мариинскому Парсифалю голос сильный и мягкий. А Лариса Гоголевская подарила амазонке Кундри дивный низкий регистр с отшлифованным переходом к среднему и высокому.
"Парсифаль" был показан на фактическом закрытии фестиваля, и у обозревателя Ъ есть сильное желание разговор о фестивале на этом и закончить. Не потому что с вагнеровской мистерией вообще трудно состязаться, но потому что было сделано слишком мало попыток соответствовать его уровню.
Парадоксы для голоса с мариинским оркестром
Когда Ольга Бородина поет Любашу в "Царской невесте" Римского-Корсакова, нет смысла обсуждать детали, потому что они продуманы и отделаны певицей безукоризненно. Остается замереть, не веря своему меломанскому счастью, и слушать. А в четвертом действии той же "Царской" следует покорно отдаться звучанию чистого голоса Марины Шагуч (Марфа).
Между тем оркестр под управлением Валерия Гергиева играет тяжело, что отражается на качестве звучания. Положим, "Царская невеста" не "Парсифаль", но и Римский-Корсаков не самый плохой оркестратор. Дважды на концертных исполнениях опер при классном вокальном составе хотелось удостовериться, в самом ли деле из ямы звучит Мариинский оркестр. В "Риголетто", где Николай Путилин и Анна Нетребко убедительно отыграли вердиевскую драму, дирижер Джанандреа Нозеда гибко вел оркестр и певцов, пламенно загоняя темпы. Однако струнные не строили, а медь гремела жестью. И в "Царской", и в "Риголетто" звук значительно улучшился к последним действиям; возросло и согласие между оркестровой и вокальными партиями. Если для прогресса нужно три часа, нельзя ли их найти перед исполнением, а не во время оного?
Немного о правилах хорошего тона
Шубертовская программа в Мариинке началась на двадцать пять минут позже: оркестр репетировал в зале, публика томилась в фойе. "Солисты Москвы" Башмета результат улучшили, начав с опозданием на тридцать пять минут. Пятнадцатиминутные задержки в Мариинском в счет уже не идут, но вирус перекидывается и на филармонию.
По поводу одного из концертов в Малом зале впору было заключать пари: куда помчится Валерий Гергиев — в Мариинку, где под его управлением значилась "Весна священная", или в филармонию, дирижировать камерным оркестром. Ситуация была изящно обыграна организаторами как концерт-сюрприз. Главный сюрприз — первое отделение без дирижера. Остальные — по рецепту "Короны российской империи": чтобы продержаться до подхода Гергиева, играли увертюру к "Свадьбе Фигаро", долго двигали рояль, предоставили сцену Малого зала шестилетнему на вид скрипачу с полонезом Венявского. Еще бы немного жонглеров и слонов — и вот она, модель цирка Барнума. Войдя во вкус, музыканты преподнесли сюрприз и от себя лично: к исходу четырехчасового концерта брасс-квинтет сыграл "Жар-Птицу" — очевидно, в качестве десерта.
Чтобы вести себя с публикой подобным образом, нужно достичь определенного уровня безразличия к ее мнению, пребывая в уверенности, что Мариинка и ее главный дирижер будут приняты всегда и в любом виде. И тому есть подтверждение: залы полны, овации продолжительны. Но дело в том, что аплодисменты уже давно перешли на уровень безусловных рефлексов: они могут бестрепетно заглушить последние звуки "Парсифаля" и приветствовать любое качество исполнения. В отсутствие филармонического навыка и возможности сравнения, вдохновение, тщательная отделка или халтура аудиторией почти неразличимы, и планка неизбежно опускается. Как обращаться с таким доверчивым слушателем, каждый решает сам.
Контрасты
25 июня в Большом зале филармонии Мариинский оркестр под управлением Валерия Гергиева явил свой знаменитый звук и мастерство в "Музыке для струнных, ударных и челесты" и "Чудесном мандарине" Бартока, а Юрий Башмет соревновался с ним в альтовом концерте Губайдулиной. Накануне, отменив прямо на концерте малеровскую "Песнь о земле", которая для многих составляла главное событие вечера, Гергиев продирижировал Arpeggione Шуберта-Кассадо: не отмененный, но и не отрепетированный номер стал сеансом читки с листа для виолончели с оркестром.
Оркестр справился с заданием лучше солиста (Марио Брунелло), пусть Шуберта не было и в помине: блекло, ровно, вязко. Солисту пришлось умирать в одиночку, разве что его муки разделила часть публики, болезненно относящаяся к фальши.
На вечере сюрпризов в Малом зале виолончельные концерты Банщикова и Чалаева и виртуозное соло Святослава Загурского ярко контрастировали с грузным, тяжелым двойным концертом Мендельсона и игрой отца и сына Слободяников, не совпадающих друг с другом, оркестром и текстом своих партий. Конечно, оставить и этот номер без дирижера означало провалить его. Но в рамках концертных норм и хорошего вкуса предпочтительнее было бы обеспечить должное партнерство Петру Лаулу, чья партия в двадцатом фортепианном концерте Моцарта была настолько же внятна и осмысленна, насколько этих качеств не хватало камерному оркестру без Гергиева, отыгравшему Моцарта как дежурное безвкусное блюдо.
Фестиваль на пятом году жизни
Упрека в отсутствии концепции, надоевшего всем организаторам, "Звезды" с самого начала избежали, заявив себя как фестиваль исполнительский. Раз в году Валерий Гергиев сзывал на этот фейерверк своих друзей, лучших солистов Мариинки, приберегая для него премьеры и интересные симфонические программы.
При этом какая-то линия все же угадывалась: в 1995-м это был Стравинский, в 1996-м — Прокофьев. В фестивале 1997 года половина опер дается в концертном исполнении, новый "Борис Годунов" в первой редакции выглядит по отношению к старому как мариинская "Леди Макбет" по отношению к мариинской же "Катерине Измайловой" (даже с новой сценографией Игоря Макарова и режиссурой Александра Адабашьяна) или как отреставрированный "Князь Игорь". Линии отсутствуют, но, что существеннее, фестиваль теряет то, на чем он держался — исполнительский блеск.
Объявленные в программе захватывающие программы или сенсационные премьеры не являются гарантией качества. Однажды это будет "Парсифаль", а в другой раз "Весна священная", страдающая глухотой к ритмическому содержанию партитуры, и "Свадебка", в которой хор не знает слов и лишь изредка вступает вовремя. Однажды роскошный гергиевский Скрябин, а на следующий день — наспех откатанная программа ансамбля Башмета.
Почему бы не оставить в фестивале одного "Парсифаля"?. Его было бы вполне достаточно и для фестиваля, и для сезона. Тогда можно было бы слушать только вагнеровскую мистерию, восхищаться и трепетать, не опасаясь назавтра услышать нечто совершенно несовместимое со статусом Мариинского театра.