Фестиваль театр
Фестиваль NET, проходивший в Москве при поддержке фонда Михаила Прохорова и парк-отеля "Грумант", закончился спектаклем "The Dice Man" в постановке венгра Виктора Бодо. Театральную версию культового романа Люка Райнхарта оценила АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
На самом деле никакого Райнхарта не было. Был американский психиатр Джордж Коккрофт, которому к началу 1970-х так надоели пациенты, что он стал назначать лечение, подбрасывая игральный кубик: чет — аспирин, нечет — лоботомия. Свой опыт Коккрофт описал в книге "The Dice Man" под псевдонимом Люк Райнхарт, ведя повествование от первого лица. Сначала книгу запретили: автор издевался над психиатрией, призывая "разрушать целостность нормальной личности", поскольку эта самая целостность есть "совокупность репрессий и инстинктов". Но вскоре игровая природа приключений Дайсмена взяла верх: запрет отменили, книга обрела статус бестселлера, по ней сняли сериал, а Райнхарт написал еще два романа-продолжения.
Тема большого города, похожего на большую клинику, давно привлекает Виктора Бодо. Пару лет назад он привез своих актеров в австрийский Грац и вместе с тамошней труппой сделал спектакль "Час, когда мы ничего не знали друг о друге" по рассказу Петера Хандке, в котором один час мегаполиса описан без единого диалога. Дела горожан на сцене напоминали труд Сизифа: пьяный бугай на мотоцикле снова и снова сбивал путника, девица с чемоданом сшибала в музее статую, в кабинках туалета занимались любовью. Воспроизведенная в быстром темпе и лишенная слов, эта жизнь отчетливо напоминала безумие. Год назад спектакль показали на фестивале NET — он получил "Золотую маску" как лучшая зарубежная постановка.
В "The Dice Man", сделанном с его венгерской труппой, Бодо продолжает ту же тему, только теперь его персонажи не притворяются нормальными. На узкой сцене Центра имени Мейерхольда он высаживает исполнителей в ряд, представляя героев как на медосмотре. Каждому достается помногу ролей, так что одни и те же актеры играют детей доктора Райнхарта и парочку психов, норовящих заняться любовью прямо на приеме. За столом сидит профессор, объявляющий Райнхарта надеждой всей клиники. Сам Райнхарт думает иначе. "Жизнь состоит из островков экстаза в океане скуки",— сообщает он, сверля глазами зал. И после паузы добавляет, что пришел к порогу 33-летия с навязчивым желанием кого-нибудь убить. Скажем, свернуть шею жене и прирезать детей — что и проделывает как пантомиму. Эти сладкие докторские грезы играются в полутьме и в очень быстром темпе, а вот реальная жизнь героя тянется медленно. Жена занимается с ним любовью, не отрывая глаз от воображаемого телевизора (ничего, кроме стола и стульев на сцене нет). Неаппетитная секретарша (та же актриса в толщинках и парике) приносит вместо кофе кипу эпикризов. Постепенно зритель перестает замечать разницу между психушкой и домом, где вместо больных Люка одолевают дети — и только самолетный гул, сопровождающий действие вместо музыки, становится сильнее. И тут Люк — массивный, с угрозой поглядывающий в зал актер Йожеф Дьябронка — достает игральный кубик, обещая, если выпадет единица, изнасиловать подружку коллеги, если нет — покончить с собой.
Бог знает, как это описано в романе, на сцене же хаос, в который превращается жизнь Люка, оборачивается стремительной гротесковой игрой: психи больше не пристают к доктору, а втягивают его в танцы трансвеститов, кончающиеся выходом в открытый космос. И даже унылая секретарша скачет как девчонка. Все это актеры проделывают с тем же азартом, с каким Люк подкидывает кубик. И потому зритель не размышляет о том, что события принимают опасный оборот: любовница Люка беременна, начальство в бешенстве (хотя, скорее всего, это происходит лишь в сознании героя), а вместе с ним наслаждаются заварившейся кашей. Не зря же Люк в ходе своих экспериментов убеждается: самое сокровенное желание человека — быть разным, то есть менять роли. Как и случается в детской игре, спектакль обрывается на пике веселья: герою является какой-то дух в набедренной повязке, отнимает кубик и призывает вернуться к норме. "Все-таки лучше плыть по течению",— признается Люк. А ошалевшие и как будто слегка просветленные зрители азартно вызывают актеров, что-то громко обсуждают и даже не толкаются при выходе. Недаром театр считают одной из форм лечения душевных расстройств.