На этой неделе был отмечен 135-летний юбилей Российской государственной библиотеки, иначе говоря, Ленинки. Отмечен, наверное, прежде всего теми, для кого библиотека вообще — одно из самых блаженно-успокоительных мест на земле. Успокоительных потому, что в ней в потенциальном наличии имеется все: это место, где могут быть реализованы любые информационные возможности, а значит, права человека не нарушены. Подъем по лестнице вестибюля к штабелям каталогов (среди которых был даже каталог всех книг на иностранных языках, имевшихся в библиотеках СССР!) внушал волнение и бодрость, лучше всего описываемые словами "все еще впереди".
Такова, однако, была идеальная картина Ленинской библиотеки; не столько даже наличие спецхрана, сколько несовершенство каталога и постепенный переезд части фондов в филиал ГБЛ в городе Химки ограничивали права читателей все больше и больше. Затем закрылись и другие фонды (которые оказались в аварийном состоянии), а потом и сама библиотека — на те часы, в которые недостаточно дневного света. Проблема электроэнергии, может быть, с тех пор и решилась (хотя библиотеку постоянно угрожают закрыть вовсе), но вообще какая бы то ни было энергия идет в нынешних российских библиотеках только на сохранение имеющегося. Представление о библиотеке ныне — "сокровищница", что-то вроде скифской золотой кладовой Эрмитажа, пополнение которой практически невозможно, да и не обязательно. Библиотеки давно не получают новых иностранных книг и журналов, что заставляет рядовых граждан, имеющих несчастье в этих книгах нуждаться, покупать их на Западе. Ученые, занимающиеся в наши дни фундаментальной наукой в России, постепенно перестают понимать своих западных коллег, поскольку не успевают следить за изменениями научной терминологии. В конце концов, есть ведь страны без фундаментальной науки, есть страны и без культуры: так осуществляется та цензура, что является результатом не чьей-то злой воли, но естественного процесса, подобного старению, гниению или болезни Альцгеймера.
В Москве только что вышел первый номера журнала "Досье на цензуру", который является совместным проектом журнала Index on censorship (в числе его попечителей — Иегуди Менухин, Айрис Мердок и Филип Рот, если называть только самые известные имена) и Фонда защиты гласности. Издание Index on censorship в России имеет совершенно особенный смысл: первый номер этого журнала вышел в Англии в мае 1972 года в связи с протестом советских диссидентов Павла Литвинова и Ларисы Богораз-Даниэль против показательных процессов над инакомыслящими в Москве — вышел, чтобы создать, как пишет главный редактор Index`а Урсула Оуэн, зону общественного резонанса вокруг зон молчания. Такую функцию выполняет и сегодняшнее "Досье", приводя примеры преследований журналистов и свободной печати — в России, Белоруссии, Германии, Кувейте, Ираке и так далее. "Досье", действительно, одно из немногих изданий в России, которое имеет возможность сейчас открыто сказать о том, что свобода слова в России отступает — и перепечатать статьи об этом, изгнанные из других изданий.
Из "Досье" можно узнать о вещах, о которых, если вдуматься, должны были бы писать многие. Тем не менее журнал оказался, вероятно, монополистом на эту проблематику, хоть и затрагивает ее поневоле вскользь. Это, например, проблема люстрации — раскрытия списков агентов КГБ; или тема "новой секретности": многие архивные фонды ныне запрещены к просмотру под предлогом того, что они содержат слишком личную информацию об известных лицах (например, о том, что кинорежиссер Пырьев любил играть в карты). Недавно принятый закон о персональных данных и их защите фактически стал противоречить свободе информации, поскольку используется исключительно в цензурных целях.
Интереснейшее не только по названию ("Тайны Лубянки") интервью Натальи Никулиной с главой архивного ведомства ФСБ генерал-лейтенантом Яковом Погонием (оно было опубликовано в этом году в еженедельнике "Век") сопровождается вступительным словом самого Погония, которое, как справедливо пишет редактор, предвосхищает все возможные вопросы. Тот, кто помнит стиль аргументации, принятый в советские годы ("с одной стороны, необходимо всемерно способствовать... но с другой стороны, нельзя, чтобы кто-то в неблаговидных целях..."), с легкостью узнает его. Тот, кто его не помнит, будет иметь возможность его изучить.
Вся эта предупреждающая разоблачительная работа действительно важна; но стоявший у истоков "Индекса" Павел Литвинов пишет в первом номере его русского собрата, что ему, правозащитнику, были бы более интересны сейчас не списки фактов нарушения свободы слова, а статьи о философии цензуры и феминистская критика (которая есть не что иное, как борьба с цензурой мышления, с его стереотипами и самоуверенными аксиомами). Главный редактор "Досье" Наум Ним и редактор русского издания Елена Ознобкина, насколько можно судить, хотели бы следовать именно этой линии — вести постоянную дискуссию о границах свободы слова и цене за нее, борясь прежде всего не с внешней цензурой, а с цензурой самого языка, самой мысли. Свобода, как ясно из прочтения журнала, не приносится властью в дар, она завоевывается постоянным интеллектуальным усилием, и вовсе не раз и навсегда — необходим постоянный анализ и собственной позиции, и власти. Создатели журнала исходили из того, что с этим ситуация в сегодняшней России сложная.
Анкета главных редакторов российских газет и журналов (в которой они должны были ответить на вопрос, нужны ли изменения в обществе и государстве, чтобы независимые СМИ стали гарантом демократического развития) и "круглый стол" с участием журналистов и правозащитников, проведенные "Досье", показали прежде всего, как трудно в России говорить о цензуре. Вязкость, непроговоренность, непроясненность темы, отсутствие моральных аксиом, подобных американской первой поправке, отсутствие опыта формулирования своей этической позиции — все здесь сказалось. Даже такой конкретный вопрос, как отношения инвестора и редакции, остается без какого-либо (пусть одностороннего) внятного ответа. Одна лишь реплика запомнилась своей недвусмысленностью: самый большой враг СМИ — они сами. Цензура есть разъедающая болезнь.
Рубрики в журнале названы, на мой вкус, весьма претенциозно, но за ними часто скрывается нечто любопытное — статья секретаря Совета безопасности Юрия Батурина о русской цензуре от Ивана Грозного до 1917 года (написанная в 1989 году), мемуары Сергея Каледина о судьбе его повести "Стройбат" и статья Андрея Синявского "Предвыборные страхи и ужасы России", написанная в мае 1996-го для New York Times и потом перепечатанная в неточном виде в "Советской России". Статья Синявского делает более понятной его позицию и совершенно очевидным то обстоятельство, что некоторые интеллектуальные (подчеркиваю, интеллектуальные, а вовсе не чисто политические) позиции оказываются вне страниц "стандартной" московской прессы.
В журнале предпринята републикация легендарной книги, которая, смею сказать, определила мировоззрение тех, кому сегодня тридцать-сорок — книги Владимира Альбрехта "Как быть свидетелем" (1983), которая учила не просто тактике поведения свидетеля на допросе, когда каждый вопрос следователя прежде всего подвергается проверке на правомочность. Она учила универсальной тактике бескомпромиссной логики и закона, на этой логике основанного; тактике уклонения от "разговора по душам", от шантажа общих интересов и дружбы. Быть свидетелем — целое искусство, отчасти в наши дни утерянное. "Досье на цензуру" могло бы способствовать восстановлению утраченной фигуры.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ