Двадцатипятилетие "Аквариума". Московский концерт
Негустой, но определенно направленный людской поток, плавно стремившийся субботним вечером к лужнецкому Дворцу спорта был приятен глазу неким подобием либерально-стандартной униформы. Публика оделась не по погоде, но со значением: размашистые черные майки, черные джинсы, башмаки на толстой подошве — от "врача Мартынова", либо в более конформистском, но "зеленом" стиле — от "Экко". Лица мужского пола все больше при хвостиках — но обгонишь, обернешься: вот борода, вот и плешь. Понятно: поколение thirty something. Хотя больше было молодежи — лет от пятнадцати. "Молодые штурманы будущего среднего класса",— назвал бы я их, будь я Герцен.
Если оценивать на глаз — немаленький зал заполнился процентов на семьдесят, что и понятно: "Аквариум", хоть и отрекомендован был на афишах группой культовой, но все ж не Queen, не Dire Straits — "Уэмбли" не собрать. Тем более, фирменные приметы: плохой звук, фонящая аппаратура (даром что Marshall) были тут как тут. Но "Аквариуму" это все давно простили: группа не стадионная, а студийная, а уж старые, двадцатилетней давности песни у нее вообще совсем квартирные. Саундовой изюминкой концерта оказалась виолончель Всеволода Гаккеля — что ж, действительно, здорово. Действительно — "Аквариум" былых времен. А уж когда Гаккель — седая коса, изможденное лицо рок-страстотерпца — спел "Широко трепещет туманная нива", и превосходно спел! — впору было смахнуть скупую семидесятническую слезу.
Я и смахнул. Как всегда на концертах Б.Г., на один мегахит приходилось несколько проходных песен, но по каким-то причинам почитающихся автором важными. Может быть, он, как и полагается поэту, не отличает поражений от побед. Может быть, приструнивает публику: слушайте, что дают. Как всегда, казалось, Б.Г. скорее сдерживает зал, чем заводит. Просьбовопли фанов: "Мочалкин блюз"! "Дубровский"! --остались без ответа. Пуантом, высшей точкой концерта оказалась "Рок-н-ролл мертв, а я еще нет", сыгранная в традициях большого рока: дымы напрочь заволокли сцену, публика в партере воздевала руки и запаливала зажигалки. Гитары стенали, выли, обрушивались, что у твоего Ричи Блэкмора. Впрочем, Б.Г. выразился точней: "гитара чух-чух, гитара хоет лабадает".
Конечно, самые заветные песенки, те, под которые юность летела, слушаешь, не шелохнувшись: "Иванов", "Сестра", "Небо становится ближе". Открывая концерт, Б.Г. заметил, что слова за все эти сколько-то лет не утратили своей актуальности. В отношении старопитерской романтики проходных дворов и коммунальных коридоров — конечно, не утратили. И дворы на месте, и коридоры. Ну, а философия? Оборачиваюсь на проходных вещах на публику, вглядываюсь. Что, и вправду не утратили? Восемнадцатилетнее дитя рэйверского вида выкрикивает нечто, прыгает высоко и подпевает: "пепел твоих сигарет — это пепел империй". Откуда оно знает слова? И зачем бы ему?
Но загадки нет. Как всякий истинный рок, "аквариумский" сделан на энергии нонконформизма, одиночества, неприятия "взрослого" мира. Аутсайдерская музыка. Годам к сорока мудрено не встроиться в социум, независимо от того, нравится он тебе или нет — ну а в восемнадцать куримая сигаретка и правда представляется поважней всякий империй. Может, так оно и есть? В любом случае, этот сувенирный для ровесников "Аквариума" концерт вовсе не кажется таковым их детям.
Б.Г. нравится быть величественным. Накануне Александр Любимов грянул ему телевизионную осанну в тяжеловесном стиле партийно-правительственной задушевности. Сказать, что передача вышла нескладная — значит сделать ей комплимент, которого она не заслужила. Б.Г. в Непале. Б.Г. хлебает щи. Прогулка на катере по гребенщиковским местам Петербурга. А что ты думаешь о Боге? А что ты думаешь о вере? И мастер Бо цедил, заглушаемый стрекотом лодочного мотора, обтекаемо-невнятные, по обыкновению, фразы: дескать, вера — это знание, и каждый верит во что хочет.
Мне показалось, что эти виртуальные бюсты, расставляемые в узловых точках жизни и творчества героя — может, без его участия, но уж точно при его попустительстве, как-то напрягают ранних, первых и не менее легендарных, чем Б.Г., аквариумистов. И в этом растоплении "стены изо льда", окружающей лидера, пожалуй, и заключался сюжет концерта. Растопили? Как сказать. Слияния в экстазе не случилось, это точно: на бис сыграли пару песен, неохотно и как-то интравертно, что ли.
И все же — "Аквариум" есть. "Мог бы пропасть — ан нет, не пропал!" — еще и потому, что Гребенщиков не постеснялся играть в величие, и не побоялся, что хрупкая поэзия его растает, как сахар под дождем.
Николай Фоменко, человек совсем другой психофизики, да и профессии другой, сказал: "Б.Г. вставил всем в мозги такой болт..." Что ж, правда: болт на месте. Уходя из Дворца спорта, я оказался позади группки милиционеров-курсантов. Решил было, что они из оцепления — отдежурили свое, и по домам. И вдруг услышал: "Ну, а когда заиграли 'Вавилон'..." Для справки: "Вавилон" — песенка с альбома "Электричество". 1981 год. Давно дело было. Московские младенцы ходили под стол пешком. Питерские рокеры пели: "В этом городе должен быть кто-то еще; в этом городе должен быть кто-то живой". Прошло время. Младенцы выросли и учатся на милиционеров. Рокеры поседели. Вокруг нас, как всегда, Вавилон.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ