Грандиозные новостройки российской столицы и выросшие в ней монументы то восхищают, то ужасают жителей. Москвичи, привыкшие считать своего мэра настоящим и единственным отцом города, всю ответственность за случившиеся и грядущие преобразования города возлагают исключительно на него. Благо Юрий Михайлович Лужков всегда готов отвечать за содеянное.
Между тем ответственность за архитектурный облик Москвы несут прежде всего профессионалы — главный архитектор города и возглавляемый им архитектурный совет при Москомархитектуре. Без их разрешения не появляется ни один новый памятник, ни одно новое здание, без них не может исчезнуть ни одна ветхая "хибара".
Год назад главным архитектором Москвы был избран (впервые на конкурсной основе) АЛЕКСАНДР КУЗЬМИН. Его приход на эту должность профессиональная среда встретила с энтузиазмом. Надеялись на компетентность Кузьмина как градостроителя, на его знание Москвы и ее проблем, на его взгляды и умение их отстаивать. С главным архитектором столицы беседует обозреватель "Коммерсанта-Daily" ОЛЬГА Ъ-КАБАНОВА.
О мере профессиональной ответственности
— Александр Викторович, главного архитектора города традиционно (и не без оснований) принято считать фигурой безусловно важной, но зависимой от городских властей. В советские времена по крайней мере было так, что главный архитектор города лишь доводил до профессионалов властные решения, но не мог им сопротивляться. Как теперь?
— Вы ошибаетесь. Наоборот, сегодня профессия потеряла свое влияние, которое было, например, во времена Михаила Васильевича Посохина (главного архитектора Москвы в брежневские времена.— Ъ). Тогда мнение архитектора в ряде вопросов было решающим. Теперь — нет, и в этом беда нашего цеха. Мы пытаемся отстоять свое место и что-то нам уже удалось. Хотите примеры? "Гостиный двор". Так, как реконструировали этот памятник в течение года, делать нельзя. Но делали. График работ был утвержден, и о его исполнении регулярно докладывали мэру. Пришлось объяснять руководству города, что реставраторы в авторском коллективе ручные, что должные предварительные исследования проведены не были. И в результате мэр отказался от идеи сдачи "Гостиного двора" к юбилею. Вообще, когда меня спрашивают, что еще к 850-летию будет сделано, отвечаю вопросом: когда вы ждете гостей на день рождения, то затеваете капитальный ремонт или уборку?
Другой пример — "Лужники". Понимаете, ведь можно изменить город, а можно его испортить. Эйфелева башня когда-то изменила вид Парижа. И крытые Лужники изменили панораму города с Воробьевых гор. Что делать, в наше время спортивное сооружение, имеющее международный статус, должно быть крытым. Но над этой крытой частью строится еще и трансформирующаяся. Страшная. Которая как раз панораму портит. И эту работу мы остановили. Но в некоторых случаях я — главный архитектор города — бессилен изменить решения, принятые, как говорится, "в установленном порядке". Сейчас ведь появляются объекты, которые были согласованы год-полтора назад.
— А что произошло с одной из любимых затей мэра — хрустальной часовней, которую должны были возвести на Манежной площади по проекту Церетели? Если архитектурный совет не утвердил ее строительство, зачем же опрашивать москвичей? Разве такая проблема решается голосованием?
— По поводу Манежа мы на градостроительном совете обсуждали два вопроса. О часовне и о куполе. Там ведь, знаете, купол (он сейчас спрятан под шатром) сложный — поворачивается вокруг оси за 24 часа, и изображено на нем северное полушарие. Должны были быть еще четыре бронзовые женские фигуры (работы Церетели.— Ъ).
— Но в проекте их не было?
— Ну там сложная история — не будем говорить.
— Как спросишь о Манеже, никогда прямого ответа не получишь.
— Просто ваше время щажу. Тем более фигуры эти, символизирующие времена года, мы не утвердили — решили купол облегчить. А с часовней мнения совета разделились — все, кроме троих, признали существующий проект неудачным, половина членов совета, в том числе и я, предлагали ограничиться памятным знаком о том, что на этом месте стояла когда-то часовня Александра Невского, построенная по проекту архитектора Чичагова. Через несколько дней после архитектурного совета было совещание по Манежу, и Юрий Михайлович там сказал, что его мнение разошлось с мнением архитекторов, поэтому и надо спросить совета у москвичей. После публикации в газетах, мы получили почти тысячу звонков. В защиту часовни — не больше десятка. Вообще-то бить архитекторов — это старая московская традиция (Барма и Посник, Баженов и другие). Но я скажу совершенно честно — никакого давления на меня не оказывается. Хотя архитектурные вкусы Юрия Михайловича известны, и он не раз высказывался, что не допустит современной архитектуры на исторических улицах города, но все же и он признает, что и в центре есть немало мест, где можно строить в самых разных формах.
— И таких, как новое здание Центробанка?
— Это грубейшая градостроительная ошибка, допущенная архитекторами Москвы. Пятницкая улица навсегда потеряла свою связь с Кремлем, ее заткнули как пробкой. Но ведь не Юрий Михайлович здесь этажность поднимал — была года полтора назад такая тенденция в Москомархитектуре. Да и не только Центробанк плох, там рядом ужасная мансарда построена. Москва ведь удивительный город — здесь одно двухэтажное здание может изуродовать всю, к примеру, Кадашевскую набережную. Но вот мы недавно утвердили охранную зону Кремля...
О памятниках и новоделах
— Да что уж там теперь охранять?
— Подождите, вы еще нашей фантазии не знаете. Есть вещи, необходимые для порядка, поэтому мы и утвердили заповедную зону и охранную территорию Кремля. Будь она утверждена раньше, никакого бы Центробанка на Балчуге не появилось. А то мы последние десять лет все твердим об охране памятников, а статуса памятника так и не выработали. У нас нет ни одного регламента по работе в исторической зоне. Утверждено только триста охранных зон памятников архитектуры, а их больше тысячи. Кремлевская зона оптимальна, она охватывает только открытые территории вокруг Кремля и территории по Москве-реке, где Кремль и сегодня играет главенствующую роль. А зона регулирования этажности огромна, охватывает все территории Москвы, визуально связанные с Кремлем.
— Но ведь Манеж уже построен и Китайгородская стена возводится?
— Ну, будет китайгородская стена, башня там воссоздается. Мне это нравится, вам — нет. Ну и будете вы говорить, что Кузьмин любит новоделы. Город от этого не проиграет. А Псков не новодел? Или Петергоф?
— Но это другое дело — война. А теперь понятие подлинности, аутентичности совершенно профанировано. Памятник, новодел — какая разница? Все смешалось.
— Вот тут вы попали в болевую точку. Если памятник, то к нему и нужно относиться как к памятнику. Ведь что получается, мы развратили власть...
— Кто мы?
— Профессионалы.
— Согласна.
— Снесено столько, что трудно объяснить, почему именно теперь этого нельзя делать. Вот в конце Столешникова есть один "кандидат в памятники архитектуры" (что это значит, не спрашивайте — сам не понимаю), и как я могу убедить инвестора, что его трогать нельзя, когда сотни таких домов преспокойно снесли. И визу управление по охране памятников на это давало. Просто общая, не моя или ваша, а общая наша культура такова, что мы не заботимся о том, как аккуратно и бережно историческую застройку сохранить. Ведь если это действительно памятник, то его как на войне надо защищать. Стоять до конца. Но и другая тенденция — весь исторический центр считать памятником — не хороша. Опасна. Попытка расширить режим делает его неясным. Обобщения — наша беда.
— А что с Боровицкой площадью? Может, хоть там ничего не надо строить?
— Как не строить? Надо же смотреть на вещи реально. Лучше самим подготовить грамотное решение. Проведен конкурс, скоро будет второй тур, вот тогда все и обсудим.
О наболевшем
— А теперь скажите как градостроитель, какая сегодня главная проблема Москвы?
— Транспорт. Проблему эту недооценивали, и лет двадцать ею никто серьезно не занимался. Поскольку город постоянно рос и оккупировал все новые территории, то все транспортные средства уходили на новые трассы. К тому же сегодняшнего роста количества личных машин никто спрогнозировать не мог, и все больше заботились о развитии транспорта общественного. В последнем Генплане Москвы на личный транспорт закладывали около 10% (от всего транспорта), а сейчас его уже двадцать. А когда человек выходит из автобуса и садится в свой автомобиль, вы представляете, насколько больше пространства он занимает. Припарками и микстурами здесь не обойтись. Нужна большая программа, она есть, но еще необходимы усилия и деньги.
— Может, сэкономить на праздновании 850-летия?
— Хватит и дорожного фонда. Только необходимо собрать все средства вместе, сейчас они распылены по разным статьям бюджета. Надо построить новое третье кольцо вдоль малого кольца железной дороги, после этого внутрикольцевые связки обеспечить. Сейчас ведь нельзя нормально проехать, например, от Ярославки до Ленинградки. Третье — радиальные направления. Думаю, в ближайшие восемь лет многие транспортные проблемы решатся.
Вторая важная задача — серединный пояс города. Ведь как развивалась Москва: был исторический центр, обложенный промышленностью; потом, в хрущевские времена, когда пошли социальные программы, был сделан гениальный ход: Москва переступила через свои предместья и вышла на новые территории. И остался в середине города промышленный пояс — Павелецкая, "Серп и молот". Вывести с этих территорий промышленность, превратить их в селитебные территории, рекреации, то есть вернуть их городу — это замечательная задача. Важная и серьезная, которую, правда, мы сами себе осложнили. Той же приватизацией.
В спальных районах спите спокойно
— А окраинные районы?
— Ничего хорошего здесь сделать нельзя. Вот когда у нас будет средний класс, лозунг которого, как известно, "не мешайте мне жить", вот тогда там, возможно, что-то изменится. На уровне коммун, самоуправления. Город дал жителям этих районов жилье, инженерные коммуникации, транспорт. Но нельзя ведь решать из кабинета на площади Маяковского, как жить в Коровино. Мы к этому не готовы.
— Значит, и ваша Москва ограничена Садовым кольцом?
— Наш город — где наиболее сложно. Мы должны решать стратегические задачи. Например, проблему природного комплекса. Речь не идет о том, как ухаживать за Лосиным островом и проводить ли там вырубки, а о создании новых зеленых зон. Надо реализовать программу малых рек, чьи русла сейчас закопаны. Вот мы вышли недавно с предложением оставить навсегда рекреационной зоной очень красивое, по-моему, до конца мэром не оцененное место в Измайлово — между дворцом Алексея Михайловича и Институтом физкультуры.
Немного о личном
— А сами вы где жили в Москве? Где живете сейчас, где хотели бы жить?
— Вообще-то я сокольнический, к этому месту очень привязан и хотел бы туда вернуться. Но в отличие от коллег, которые с подъемом по служебной лестнице всегда переезжали ближе к центру, проделал странный путь: Арбат, Отрадное, сейчас живу возле окружной. Но и в исторический центр, конечно, тянет.
— А какие города кроме Москвы любите? Какую архитектуру? Чувствуете ли себя достаточно компетентным в современной архитектуре?
— Люблю чувствовать город и когда куда-то приезжаю, то долго и бессистемно брожу по улицам. Париж люблю. Заметьте, кстати, что хотя это и город архитектурных экспериментов, все они проведены в безопасных местах. Тот же Центр Помпиду на Риволи же не вышел, спрятался в глубине улицы. Обожаю Прагу, жить бы в ней не хотел, но отдыхать здесь замечательно. Лондона не люблю, этот город дважды себя съел, хотя там и полно отличной архитектуры. И Петербург не люблю. Обманщик он — идешь к какому-нибудь дому, думаешь — близко, а оказывается далеко, просто окна в нем в два этажа. В Петербурге работали холодные архитекторы. Предпочтительного архитектурного стиля у меня нет. И любимых архитекторов тоже. Но ко многим коллегам отношусь с уважением. К Асадову, Скокану, Воронцову, ну и Меерсону, конечно. А по поводу компетенции честно скажу: архитектура и градостроительство — это бесконечная тема, которую надо постоянно познавать. И, конечно, я многого не знаю.
— А еще честно признайтесь, город у вас по контролем, или и вы можете вдруг с удивлением увидеть в нем что-то неожиданное и чудовищное?
— Я думаю, мы сможем наладить систему контроля. Иначе зачем же я здесь сижу?