В Мариинском театре прошли выпускные концерты Академии русского балета им. Вагановой
"Охвативший все искусство застой 80-х годов жестоко отразился и на балете. Балетмейстер никуда не вел, к танцу не предъявлялось никаких серьезных требований. Не двигаться вперед для искусства равносильно тому, что катиться назад. Русский танец прозябал. Формы его дряблы, облик танцующих прозаичен, техника ослаблена. Забыты точность, сила, быстрота. Забыты бурные восторги. Эти 80-е — одно из самых тусклых десятилетий в нашем классическом танце",— писала Любовь Блок больше ста лет назад. Эти слова звучат так, как будто написаны вчера. О состоянии петербургской балетной школы беседуют обозреватель "Коммерсанта-Daily" ПАВЕЛ Ъ-ГЕРШЕНЗОН и солист Мариинского театра СЕРГЕЙ ВИХАРЕВ.
Школа и театр
— Давай поговорим о Школе. Как не самый плохой ее ученик, ты имеешь право говорить о ней. Как профессионал, ты можешь говорить о ней...
— Система преподавания в Хореографическом училище имени Вагановой (ныне это Академия русского балета) находится в глубоком кризисе. Бывший ведущий танцовщик Мариинского театра Вадим Гуляев во времена, когда вел репетиторскую работу, говорил: "Школа делает танцовщиков, а мы их переделываем..."
— Каждое лето в Мариинском театре Академия русского балета дает выпускные концерты. И каждый год меня не покидает ощущение, что публике показывают не школьников, получивших известный объем профессиональных навыков и претендующих на место в труппе Мариинского балета, а некие нехитрые устройства — на манер механического пианино: барабан с дырочками, просверленными в определенных местах, вращается и воспроизводит пару мелодий. Вот на концертах маленькие пианолы и отстукивают два-три мотивчика — более или менее фальшиво, во всяком случае, не чисто. Нам не показывают учеников, владеющих фундаментом танцевальной техники и готовых к дальнейшему совершенствованию. Школа выпускает людей, натасканных...
— Ты хочешь сказать "на определенный репертуар"? Если бы это было так... Выпускники Школы обязаны через день после концерта встать в кордебалет и выполнить стандартные комбинации из шести-восьми балетов, которые определяют репертуарный скелет Мариинского театра: допустим, из "белого" акта "Лебединого озера" (entrechat trois — attitude, или pas de chat — pas de bourree). Осенью я наблюдал такую картину: в балетное управление театра врывается балетмейстер-репетитор Кекишева и сообщает, что не гарантирует качество предстоящего спектакля — выпускницы Школы (основная часть труппы была на гастролях) не знают и не понимают, как проделать комбинации Льва Иванова из второй картины "Лебединого озера".
В этом театре мы можем простить ошибки и даже срывы солистам, но если ошибается кордебалет, этот театр перестает быть Мариинским. Ведь речь идет об ансамбле, который создавался десятилетиями и является одним из художественных мифов.
Что касается выпускных концертов, то понятно - Школа хочет устроить как бы "праздник": шикарное гала, все танцуют па-де-де. Вот, любуйтесь, каких чудесных девочек и мальчиков мы выпускаем!
— Самое невыносимое на этих концертах — атмосфера патоки, благостности, родительского восторга и всепрощения. Эта мещанская атмосфера поддерживается Школой, отчасти театром и в большой мере масс-медиа. Год назад я был свидетелем чудовищной по трагичности и бессмысленности сцены, когда во время выступления одной из выпускниц-иностранок ее мать от волнения потеряла сознание и скончалась. Я не хочу кощунствовать, но масштаб трагедии несоизмерим с причиной — это всего лишь экзамен.
Выпускник этой школы Баланчин любил говорить о "крестьянском труде" в балете. Сегодня атмосфера мастерской замещена инфантильными играми в маленьких "балеринок" и "принцев". Эти фальшивые игры к тому же дезориентируют еще беспомощную, но уже амбициозную старлетку в непростом психологическом контексте труппы, в которой она окажется. Семнадцатилетнюю девочку показывают в якобсоновском "Вечном идоле"! Зачем? Чтобы она завтра стала "вечным идолом" четвертой линии кордебалета?
— Концепция выпускных классов порочна: соорудить "балерин" и "премьеров". А театру не нужны "балерины" — нужны грамотные танцовщики, готовые танцевать все, что им предложит производственный график, а потом уж театр посмотрит, будет ли он делать из них "балерин". Светочка Ефремова рассказывала, что в предвыпускном классе она танцевала второй акт "Золушки", а спектакль целиком получила только через восемь лет работы в театре. Она прошла через все: через маленьких, средних и больших лебедей. Сейчас самое время сказать вот о чем: я учился в Хореографическом училище им. Вагановой. А теперь это называется величественно — Академия русского балета...
— Должно ли понимать смену названия так, что Школа перестала выпускать "учеников", а те мальчики и девочки, которые появились в Мариинском театре — это "академики"? И что Школа перестала выпускать танцовщиков кордебалета, а выпускает лишь премьеров и примадонн? Может, тогда мы простим им незнание кордебалетных комбинаций?
— Серьезные проблемы со Школой начались тогда, когда репетиционные залы Мариинского театра переместились с улицы Росси на Театральную площадь. Школа отделилась от театра. Сегодня практически нет педагогов, которые преподают и там и там. Я могу назвать только Семенова и Селюцкого — мы должны поклониться им в ноги. Появились сугубо школьные педагоги, не связанные с театром, не живущие его репертуаром. Я не вижу их на спектаклях. Конечно, все они в прошлом великие солисты Кировского и, естественно, то, что происходит сейчас в театре, им не нравится. Я вижу одну Зубковскую; Ковалева ходит смотреть только свою ученицу Диану Вишневу. Но театр все же окно в мир. А что такое училище сегодня? Резервация. Когда-то театр и Школа были едины, преподавать в Школе было престижно (и финансово выгодно). Сегодня связь разорвана. Понятно, что невозможно получать двадцать копеек за адовы муки преподавания, но все-таки это причина, которая лежит на поверхности, и ею легко спекулировать, когда нет желания что-то менять. Глубже спрятано другое. Во-первых, надо сказать, что это уже совершенно другая Школа — "пост-вагановская". Сейчас мы учимся у внуков Вагановой.
— Сменилась не только вывеска — деформировалась идеология, а смена названия это зафиксировала. Концепция у Школы сегодня есть, ее легко прочесть на выпускных концертах: за шеренгами Аврор, Зигфридов, умирающих лебедей невозможно разглядеть "учеников" — нам предлагают любоваться "балеринами". Но что такое "балерина"? Это апогей карьеры; в некотором смысле — отклонение от нормы. Носителем же самой нормы (то есть школы) является кордебалет и корифеи. Но на выпускных концертах Школа упорно пытается показывать именно отклонения от нормы, а саму норму (то есть школу) она показывать перестала. Школа не выпускает крепких ремесленников, имеющих здоровый вкус к ремеслу — и не нужно бояться этого слова.
— Уверен, нам возразят: "Что вы там бормочете? Мы выпустили Вишневу, которая еще ученицей станцевала два балета!" Не знаю, нужно ли это. Может быть, это было гениально — она уникальная личность, то самое "отклонение". Нам скажут: "Так и надо — нужны сплошные Вишневы!" Но я отвечу, во-первых, что не все девочки с психологией вундеркинда обладают еще и талантами Вишневой. Во-вторых, меня больше волнует, кто встанет за Вишневой, кто грамотно и с удовольствием станцует просто вариацию и при этом не будет чувствовать себя униженной, кто встанет в "шестерку" и в последнюю линию кордебалета? Это сейчас в театре и происходит: приятно смотреть на Вишневу, но я не советую смотреть на то, что происходит на сцене за Вишневой.
— Не первый год театр не может как должно станцевать "Спящую красавицу" — нет ансамбля, того самого, который и есть "Мариинский балет". Что значит нет ансамбля? Это когда не получается pas de six Пролога, а фрейлины и нереиды делают вещи неудобоваримые...
— Они могут сделать Пролог, но вряд ли это сравнится по мастерству с ансамблями 60-70-х годов. Конечно, у всех огромный шаг, и эти феи Пролога могут скрутить тридцать два фуэте. Но спасибо: у Петипа фуэте вертит только Одиллия!
Школа и ученики
— Нарисуй портрет выпускника Академии Вагановой.
— Это раскрепощенные, совершенно немузыкальные молодые люди с невыворотными ногами, которые не понимают различия между Бурнонвилем, Петипа и Баланчиным, хотят много танцевать и уверены, что умеют это делать; они любят ездить в шикарных автомобилях, ежегодно бывать в зарубежных турне, но, как мне кажется, имеют мало отношения к искусству.
— Они такими становятся в театре?
— Нет, они такие с самого начала. Что-то потеряно: может быть, умерли все эти старики, и в Школе воцарился "новый порядок"?
— Но в школе Дудинская, Зубковская, Семенов, Селюцкий, Брегвадзе — этого мало?
— А кто преподает до них? В школе учат восемь лет, и к Дудинской попадают в последние два-три года. А кто берется за материал, кто "лепит"? Дудинская не обучает элементарным движениям. Впрочем, Колпакова рассказывала: когда она попала в класс к Вагановой, они час делали "препарасьон" рукой.
— Ты можешь очертить профиль Школы, назвать ее сильные стороны и обозначить провалы?
— Главное — провал в ногах. Иногда кажется, что люди танцуют в валенках. Почему наши дети изначально делают невыворотные emboite? Потому что у них неспособные ноги? Но тогда почему этих детей принимают в школу, почему не видят, что у детей нет подъемов, нет выворотности? Может быть, потому, что приемную комиссию возглавляет человек, который раньше преподавал в цирке и танцевал в мюзик-холле? Что можно ждать от мужского танца, если средний класс мальчиков ведет режиссер Малого оперного? Допускаю, что он замечательный, но он не заканчивал Вагановского училища. В парижскую труппу не может быть принят человек, не окончивший школу при Опере,— у нас это явление нормальное.
Конечно, чужая здоровая кровь вреда не принесет, и мы должны быть благодарны пермским танцовщицам, которые приехали сюда и научили труппу вертеться; они спокойно делали три-четыре тура, в то время как наши — два с трудом. Бесспорно, у Школы есть то, чем она славится на весь мир — руки: никто лучше наших балерин не может сделать диагональ в вариации Авроры из первого акта "Спящей", потому что работа корпуса и рук у них идеально скоординирована. Но это не отменяет страшной проблемы ног.
В одном из интервью Алла Осипенко ясно сказала: оставьте "русские" руки и смените методику подготовки ног. Ваганова строила каркас Школы для своего времени. Сегодня нужна новая Ваганова — сильная цельная личность, которая, поняв время, сможет организовать и сконцентрировать процесс. Нам нужно снова собраться с мыслями, опять нужен фундаментальный сдвиг. Потому что русский балет сегодня похож на бомжа с нестриженой головой.
— Все-таки стрижка — это косметика. Мы же говорим о серьезных заболеваниях опорно-двигательного аппарата и расстройстве центральной нервной системы. С русским балетом (и Школой) случился инсульт — он парализован и потерял речь, а ты о прическе. Ты говоришь, новая методика. Но когда я спросил у Аллы Шелест, не устарела ли методика Вагановой, она ответила: "К Вагановой и близко не подошли..."
— Прекрасно, так давайте подойдем близко к Вагановой! Мне рассказывали, что учениц, посетивших Москву, Ваганова вызывала к себе и спрашивала: "Ну, что там в московской школе?" И когда услышала от Надежды Тихоновой, что в Москве учат вертеть пируэты на высоких полупальцах, отрезала — "Чушь!" Но потом к Тихоновой подошла Колпакова и спросила: "Что ты сказала нашей Груше? Она была страшно злая, заставила нас всех влезть на высокие полупальцы..."
Я уверен, сейчас Ваганова оглянулась бы, прикинула — и очень многое бы в своей методике поменяла. Тем и хороша была петербургская школа, что умела быть эластичной, открытой. А сейчас все преподают в одной манере. Список профессуры в Академии — десять человек. А танцуют ученики Селюцкого и Семенова, да еще два ученика перспективного педагога Оношко (Баталов и Иванченко), которого убрали из Школы.
Проблему с мужским танцем в Мариинском театре объясняют тем, что в Школу не идет "материал". Ну хорошо, пусть будет один ученик в классе, но пусть он будет до конца выучен. Отсутствие данных еще как-то можно пережить, однако выпускники не умеют делать вещи элементарные. Мы можем говорить: Ваганова, не Ваганова,— но сделай мне glissad — sisson — tombee или chassee — chassee — два тура. Ни chassee нет, ни туров — одни какие-то странные телодвижения.
— Мы неизбежно возвращаемся к тому, что Академия должна снова стать Школой и, не стесняясь, начать учиться.
— В первую очередь она снова должна стать школой при Мариинском театре с основной задачей — готовить артистов для Мариинского театра. Пока Школа не вернется под патронат театра (хотя, кажется, все упорно этому сопротивляются), ничего хорошего не будет.
Не знаю как, но необходимо поднять статус педагога — в Школе преподавать сегодня не престижно. Почему там нет, например, Тереховой? Она скажет: "Зачем мне это надо? Это неоплачиваемый и неблагодарный труд..." А сколько было скандалов, когда приличных педагогов изгоняли из Школы. Я не хочу никого обидеть и оскорбить, но дело слишком серьезное: все-таки здесь, в Петербурге, на улице Росси, находится великая балетная Школа, к которой надо относиться как к национальному достоянию. И если мы ее потеряем, это будет культурная катастрофа. Мы много говорим о разорванной связи Школы с Мариинским театром, но сегодня легче проследить связь Школы с Малым оперным: большинство педагогов (особенно в средних классах) — прекратившие танцевать артисты Малого. Пенсионеры Мариинского предпочитают искать работу за рубежом — вот и вся история.
Школа и время
— Как ты считаешь, тот ли тип танцовщика производит сегодня Школа? Я говорю как о соотношении между танцевальной и актерской составляющими, так и о качестве собственно танцевального компонента. В свое время советский балет пережил бурную борьбу танц-симфонизма с драмбалетом. Балетоведы считают, что победил танц-симфонизм. Но скудная сценическая практика последнего времени говорит, что победа все-таки осталась за драмбалетом. Наиболее желаемым у нас остается тип "актер". На Западе такая специфика русских танцовщиков воспринимается с иронией. Даже о балетном идоле Барышникове пишут: "он поразил отточенностью каждой детали, что не свойственно танцорам, концентрирующимся на духовной и эмоциональной стороне своего искусства..."
В свое время для меня было полной неожиданностью, что в Ленинграде, оплоте балетного академизма, где в первую очередь должны ценить холодное инструментальное мастерство, все наперебой говорят о "естественности", "эмоциях", "образе"... Тебе не кажется, что советская "героико-гимнастическая элевация" (и ее дамский эквивалент — квазилирическое желе в темпе адажио) как-то незаметно вышли из моды?
Ермолаев, Чабукиани, Панов — полет бесконечный, страсть неумеренная — вся эта романтика ушла вместе с модой на космос и освоение целины. Развитие мировой хореографии пошло в другом направлении. "Героической элевации" уже недостаточно: мало далеко летать и высоко прыгать — надо уметь точно и быстро работать ногами, координировать, балансировать, нужна другая музыкальность...
Кто из русских может сегодня подойти к балетам Форсайта? Кто может работать с Матсом Эком? Новый мировой балет потребовал танцовщика, владеющего сверхновыми ритмическими формулами и одновременно знающего старинные балетные комбинации. Потому в Париже возникла мадам Клод Бесси и "новая парижская школа" — возник новый психофизический тип танцовщика. Мы возвращаемся к началу: сегодня танцовщик без разработанной стопы, без мелкой техники — это нонсенс. И между прочим, как только Нуриев оказался за рубежом, его друг Эрик Брун первым делом отправил его в Копенгаген — доучиваться.
— Потому что Нуриев хотел танцевать мировой репертуар, а не только "Лауренсию"... Ты прав, драмбалет победил, но больше всего — в Школе. История простая: как говорил Вадим Гаевский, балет отстает от жизни на двадцать лет, возраст поколения. Когда в конце 50-х в Мариинском воцарился танц-симфонизм, люди разгромленного драмбалета ушли в Школу. Когда кризис поразил и героический стиль Григоровича, его адепты также переместились в Школу и стали там насаждать идеологию и эстетику танц-симфонизма. И естественно, когда на рубеже 80-х Виноградов попробовал переносить сюда западную классику — "Сильфиду", "Неаполь", "Собор" — все это было воспринято педагогами Школы в штыки. Я помню, как прекрасный педагог Семен Соломонович Каплан сказал: "Как хорошо, что Ваганова всю эту дрянь выкинула из театра",— вот откуда идет вся драма. А сегодня выяснилось, что именно это "старье" и лежит в основе актуального хореографического языка.
Тот продукт, который нужен сейчас (ты правильно его определил: эластичные стопы, координация, темп и т. п.),— его просто некому готовить. Ты же знаешь, как воспринимала первые постановочные репетиции "Симфонии до мажор" мадам Патрисия Нири (хореограф, которая перенесла на сцену Мариинского театра этот балет Баланчина.— Ъ) — она была в шоке, потому что помнила Мариинский театр по гастролям 1962 года с Колпаковой, Макаровой и Сизовой во главе. Но сейчас здесь совершенно другие люди, и Алла Сизова давно преподает в Вашингтоне в частной школе Олега Виноградова Kirov Akademy. А наша Школа осталась на уровне 70-х — Goetterdaemmerung — закат богов. Печально, но Школа больше не соответствует времени.