Год назад началось реформирование информационного вещания первого канала. И вот сейчас человек, который начал перемены, решил уйти. О том, удалась ли эта реформа, с КСЕНИЕЙ ПОНОМАРЕВОЙ беседует НАТАЛЬЯ Ъ-ГЕВОРКЯН.
— Когда мы говорили впервые перед выходом нового "Времени" год назад зимой, вы намекали, что у вас есть некое ноу-хау относительно информационной программы. Это было давно и неправда?
— В общем, да. Я же вполне разумный человек и понимаю, что в начале марта прошлого года у меня не было ни субъективных, ни объективных показателей к тому, чтобы сделать принципиально новый продукт. Но я нагло надувала щеки и продолжала говорить, что все будет совершенно по-другому. Просто потому, что нужно было попытаться снова привлечь внимание к программе. Сейчас у нее все-таки рейтинг 25.
— Вы считаете, что вы создали принципиально новую программу?
— Нет, считаю, что нет. Но считаю, что сейчас это можно сделать спокойно. У тебя не будет трех фронтов, у тебя все абсолютно известно про всех людей, понятно, что делать. Конечно, очень скучно выглядеть человеком, который годится только на то, чтобы навести порядок, но тем не менее. Не только на это. Понятно, что качество продукта два года назад несравненно ниже того, что имеется сейчас. Я разговариваю с людьми. Ведь здесь же никто никогда не разговаривал с журналистами. Им говорили: пойдешь туда, спросишь это. Потом кто-то склеивал сюжет. Но ведь нужно же понимать ситуацию.
— Что изменилось за то время, которое вы возглавляете дирекцию информационных программ?
— Здесь появилась корпоративная этика. Раньше: начальник велел, мы сняли. Теперь на место оборота "обязательный сюжет" пришел другой: в интересах компании. Дорога, отделяющая это здание от главного останкинского корпуса, сузилась, фигурально выражаясь.
— Когда вы пришли на ОРТ, были ли какие-то иллюзии?
— По поводу иллюзий. Да, наверное, у меня была иллюзия, что мой энтузиазм окажется немножко более заразительным. А здесь народ столько начальников видел, что у них очень серьезный иммунитет. Они каким-то образом защищают свою внутреннюю целостность. Я прошла через фазу острой ненависти к большей части коллектива. Для меня чувство ненависти мучительно, но я ненавидела и очень сильно. А потом перестала. Но тех, кого нужно было выгнать, я выгнала 1 марта прошлого года, имея все скандалы, которые положено было иметь, вплоть до походов этих людей к Черномырдину. И даже секретарша у меня была змея в приемной, и я ее уволила, просто потому, что иметь до такой степени нелояльного референта непристойно. Шипит в спину. Увидела ее, кстати, во втором ряду на съезде КПРФ в нашей же программе.
— Не сложно ли на телевидении газетчику? Это иная сфера, другое дело, что ли.
— Это не очень другое дело, и оно не очень по-другому живет. Это не балет и этому 12 лет учиться не надо. Я и Васильеву говорила: через месяц ты будешь готов совершать подвиги.
— А что было самым сложным?
— Самое сложное: я в 1990 году попала в Сингапур и в первый раз увидела рекламу сотового телефона. Она гласила: "You will never be out of touch". Боже мой, какой кошмар, это ад, подумала я тогда. Это оказалось самым сложным — то, что ты всегда должен быть in touch. Я никогда не выключаю мобильный телефон. И дело даже не в том, что мне позвонят в два часа ночи. Я проснусь легко, без проблем...
— Часто звонят?
— Нет, не часто, но это неважно. Состояние постоянной включенности все равно есть. Я могу не придти на работу в воскресенье. Могу, но я все равно включена в процесс. Это готовность всегда быть, принимать решение. И ты не уедешь ни на какую дачу. Те два-три раза, когда я уезжала в отпуск, проходили точно так же: либо я брала мобильный телефон, либо оставляла телефон того места, где я находилась.
— Что вы считаете своим главным достижением, которое достанется Андрею Васильеву?
— Впервые в истории первого канала мне удалось отстроить нормальную систему отношений с властью. Еще полтора года назад, во время парламентских выборов 1995 года сюда звонили и приказывали. Сейчас сюда звонят и советуются. И на данном этапе это единственный modus operandi в отношениях с властями.
И еще. Я скорее менеджер, чем журналист. Именно поэтому я говорю Андрею: то, что он сейчас сможет сделать для этой конторы, будет его журналистским делом. Потому что я построила нормальную структуру. И чисто управленчески понятно, кто за что отвечает, понятно, кто где сидит, существует кадровая политика — то, что называется планированием карьер, планированием изменений.
— Андрею, таким образом, достается вполне творческая работа?
— Я именно на это и надеюсь. Вот сейчас все в порядке: квартира прибрана, все ложки на своих местах, известно, в каком ящике что лежит. Известно, какого качества этот товар и сколько он прослужит. Здесь не нужно решать никаких оргпроблем. Абсолютно точно известно, кто на что способен. Через две-три недели я вернусь на несколько дней в Москву, и тогда Андрей будет готов обсуждать со мной кадровые проблемы. Он может соглашаться или не соглашаться. Но всех людей, которых нужно было убрать срочно, я убрала. Но, наверное, нужно подумать, что менять. А вот этого человека нужно будет менять через полгода, потому что к этому времени его потенциальный преемник уже достигнет нужной кондиции. Тут все ясно. Тут нормальные отношения с основными репортерами, которые, слава Богу, достаточно самостоятельные. К сожалению, здесь еще много "ручной работы". Можно достать из архива папки и посмотреть: количество моей правки очень большое. Иногда просто переписывается все целиком. Смешно говорить о нашем месте в конкурентной борьбе. Существует, с одной стороны, рейтинг. С другой — мнение либеральной тусовки, для которой НТВ, несмотря на "падение" во время выборов, когда канал, по их мнению, торговал собой, все же остается НТВ. Объективно журналисты там самодостаточны, им, строго говоря, не нужно ничье руководство, они сами могут сделать внятный сюжет. Большей частью. Их воспитали. Олег Добродеев — замечательный учитель. Если Андрей не хочет каждый вечер переписывать каждую папку хотя бы для программы "Время", ему придется думать. Да, в принципе введение института нормальной редактуры сейчас здесь пройдет совершенно безболезненно.
— Вы читали каждый текст?
— Да, и тексты ведущих. Кого-то просила переписывать, а кого-то не просила, поскольку бессмысленно. В широком диапазоне: от отношения к политическим процессам до правильного употребления падежей.
— Наверное, это естественно, что никто не верит в ваш уход "просто так". Вы часто повторяли, что вы интеллектуальный товар, который дорого стоит.
— Я говорила не так. Там была другая конструкция: я не бюрократ, я товар на рынке интеллектуальной рабочей силы. То есть я — не чиновник. Меня, вообще говоря, нельзя ни снять, ни назначить. Это исключено. Я — член некоторой команды. Я могу сказать команде, что я устала. Или я могу найти себе в команде другое место. Но это командная игра. Да, в определенной степени я продолжаю оставаться товаром, хотя сейчас я скорее всего нахожусь в положении, что либо я совсем ухожу на дно, либо я останусь в команде.
Что касается рынка масс-медиа или около этого, то этот рынок сейчас переделивается, и очень быстро. Этот передел закончится, и на этом рынке останется несколько крупных игроков — медиа-концернов. Какой смысл менять одну корпорацию на другую? Мне эта нравится. Зачем менять свою команду на чужую?
— Я как раз хотела спросить: ваша команда вас устраивает?
— Абсолютно. Возможно, именно поэтому я сейчас в значительно меньшей степени осознаю себя товаром. Меня скорее всего сейчас нельзя купить. Хотя... Давайте ваши предложения, посмотрим.
— А приходилось менять свои оценки политических процессов под чьим-то давлением?
— Стратегически никогда. Были расхождения. Они решались путем переговоров. Иногда я настаивала на своем. Иногда руководство компании уверяет меня, что оно право.
— Приказ исключен? Это зависит от личности Пономаревой или от личностей в руководстве компанией?
— Я думаю, что это взаимный процесс. Потому что на этом месте сидит и, я надеюсь, будет сидеть человек, который что-то понимает в том, что происходит, и с которым можно разговаривать. В противном случае, думаю, приказывать начали бы довольно быстро.
— Вы не оставляете впечатления покорного человека.
— Я не покорный человек, но я человек вменяемый. Я буду отстаивать свою точку зрения, но я буду слышать других людей.
— Возникла какая-то путаница с названием должностей. Вы именуетесь продюсером информационных программ, а Васильев — директором.
— Раньше у этой конторы было два начальника: директор и главный редактор. Директор занимался деньгами, кадрами, стратегией и отношением с руководством, а главный редактор занимался конкретно программами. Это всегда создавало питательную почву для разнообразных интриг. Взаимоотношения между ними складывались по-разному: от полнейшей любви до полного антагонизма.
Когда я пришла, то предложила оставить одну должность и назвать ее непонятно: продюсером. Это вписывалось в ту линейку, которая есть в компании. Скажем, у дирекции общественно-политических программ тоже нет директора, а есть продюсер. Сейчас Андрея назначили директором, чтобы провести такую комбинацию: я сейчас ухожу в отпуск, то есть официально не увольняюсь. Потом, когда я возвращаюсь, то принимаю какое-то решение. Либо просто увольняюсь, либо перехожу на какую-то другую должность, а на мою должность, может быть, тогда кого-то назначают.
Но и тогда баланс будет не таким, каким был раньше. Директор — Васильев — будет все решать, а продюсер — профессиональный телевизионщик, который сможет помогать Васильеву чисто профессионально.
— А что будет с Доренко?
— Сергея Доренко давно надо интегрировать в структуру, хватит ему жить отдельной жизнью. Он будет продолжать себе эфир и чисто телевизионно помогать Васильеву, потому что он в этом очень хорош, он настоящий телевизионный человек и устал от автономного существования.
— Сколько нужно времени, чтобы показать программу "Время" в виде нового продукта?
— К осени это реально. Я говорю это как человек, который пришел сюда, не зная особенно, что такое "бетакам". Васильев, по крайней мере, это знает.