Интервью Комара

Виталий Комар: мы благодарны за то, что нас выбрали и отвергли

       В преддверии открытия Биеннале ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ связалась по телефону с ВИТАЛИЕМ КОМАРОМ, одним из соавторов проекта "Выбор народа", без которого теперь остался российский павильон биеннале.
       
       — Как вы прокомментируете то, что ваш проект был выбран для русского павильона, а потом все же не состоялся?
       — Мы очень благодарны за то, что нас выбрали — и за то, что нас отвергли. Потому что это свидетельствует о том, что в России искусству по-прежнему придается большое значение, если вопрос решается на уровне правительственных интриг и связей. Как мы поняли, сейчас в России в области культуры существует двоевластие — между министерством и советниками по культуре, и этот факт сыграл свою роль.
       
— Как развивались ваши отношения с Минкультом?
       — Прошлой осенью мы получили факс из министерства о том, что наш проект выдвинут на конкурс, и ответили, что всегда рады работать в России, — тем более что тут речь шла о произведении, в котором, кроме нас, участвовало десять тысяч русских людей. Но, честно говоря, в душе мы не верили, что это осуществится. Тем не менее в январе из нашего факса выползла бумага с двуглавым орлом, где было написано, что наш проект выбран. После этого комиссар павильона Бохоров сообщил нам, что надо собрать денег, поскольку у министерства их нет. Тогда мы обратились в DIA-фонд — он уже финансировал проведенный нами опрос о любимой картине в "Интернете", который мы рассматривали как одну из стран. Фонд нашел спонсоров, и Нортон Додж (владелец музея русского послевоенного искусства. — Ъ) перевел $25 тыс., чего хватило на проведение опроса о любимой картине итальянского народа, и еще денег нужно было совсем немного. Но через несколько месяцев нам позвонили и сказали, что министр не поддерживает наших кандидатур и хочет снять с павильона гриф министерства. Это уже не устраивало DIA — они не могут поддерживать каких-то самозванцев. Быть в павильоне означало представлять Россию, и именно Россию они и хотели поддержать, а не просто двух художников, чей проект они и так уже поддерживали. Та же самая история, кстати, произошла в югославском павильоне: там отказались выставлять Марину Абрамович (одну из самых известных в мире художниц. — Ъ) на том основании, что она родом не из Югославии, а из Монтенегро (Черногории). Потом нам предложили, что на павильоне будет гриф каких-нибудь общественных организаций вроде Института современного искусства или общества "А-Я" в Петербурге, но для DIA это было все равно неприемлемо.
       
— Но вы готовы были бы выставиться в этом случае?
       — Конечно, но DIA был категорически не согласен, а у нас не было других денег. Илья Кабаков — кстати, единственный художник, который поздравил нас с тем, что наш проект выбран, — советовал нам не ждать никаких бумаг от российского министерства, не надеяться, не просить, а все делать на свои средства. Он так поступил, когда делал проект на биеннале 1993 года, и его инсталляция тут же была куплена Петером Людвигом, так что деньги он вернул. Но, к сожалению, у нас в тот момент не было средств, а Людвиг уже умер... И тут главный куратор биеннале Джермано Челант пригласил нас, как и Марину Абрамович, участвовать в выставке в центральном павильоне, тем более что тема ("Будущее, настоящее, прошлое") была для нас вполне подходящая.
       
— И как теперь будет выглядеть ваша экспозиция?
       — Теперь проект придется сократить — будет выставлена только самая любимая и самая нелюбимая итальянские картины, а любимые картины других стран будут только на компьютере. Между прочим, Италия преподнесла нам сюрприз, как когда-то Голландия: оказывается, здесь народ тоже предпочитает картину, не похожую на реальность. Может быть, поэтому именно эти две страны оставили такой след в истории живописи. В Голландии самая любимая картина оказалась абстракцией, а в Италии это почти абстрактный, фантастический пейзаж. А мы-то уж думали, что все в мире любят одно и то же.
       
— Вам известно, что сейчас будет в павильоне России?
       — Как мы слышали, Максим Кантор: говорят, ему удалось найти деньги, с чем мы его искренне поздравляем. Интересно только, на его-то выставке будет гриф министерства или нет?
       
       — И каковы ваши выводы из этой истории? Многие боятся, что вы теперь вообще не будете выставляться в России.
       — Нет, отчего же? В России масса интересных тем. Мы готовим несколько проектов — об одном я рассказывал, это фотосъемка Москвы глазами обезьяны. Но, поскольку сейчас празднуется 850-летие Москвы, то это, видимо, будет несколько несвоевременно, так что проект откладывается.
       
       — Итак, судя по нынешней биеннале, вы все-таки художники, которые принадлежат всему миру, а не России?
       — Тут многое будет зависеть от того, достаточно ли успешно завершится наш проект с опросом всех народов об их любимой картине. Мы уже опросили две трети населения земли, еще нужны Индонезия и Индия, тогда результаты будут представительны. Если этот проект сочтут важной вехой истории искусства, то американцы назовут нас американскими художниками, а русские — русскими. Если же он пройдет незамеченным, то американцы будут нас считать русскими, а русские — просто евреями.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...