Выставка искусства XX века в Берлине
В выставочном зале "Мартин Гропиус Бау" в Берлине открылась огромная выставка "Эпоха современности. Искусство двадцатого века". Она претендует на то, чтобы быть самой первой среди подобных выставок, подводящих черту под 2000 годом. Их ожидается множество — все музеи современного искусства, поставленные перед фактом того, что всего через четыре года им придется стать музеями прошлого века, лихорадочно обдумывают варианты подобных обобщающих шоу. Берлин оказался впереди, но берлинская публика весьма скептически относится к опыту "Мартин Гропиус Бау", сетуя на убогость интерпретации нашего столетия кураторами этого проекта, возглавляемыми Кристосом Иохимидисом.
Все разговоры об этой выставке начинаются с денег. Говорят, что с ней связаны какие-то финансовые скандалы, какие-то махинации, называются огромные цифры и подразумеваются какие-то злоупотребления. Чаще всего повторяется цифра в 22 миллиона марок, насколько справедливая — мало кто из ее повторяющих может дать убедительный ответ, но в любом случае весьма впечатляющая — за двадцать два миллиона можно из двадцатого века сделать грандиозное представление.
Как бы то ни было, выставка в Берлине была сильно разрекламирована и ее ожидали с пристрастным нетерпением. После ее открытия критика накинулась на нее также весьма пристрастно, критикуя все вместе и каждую частность в отдельности. Так что безусловным достоинством "Эпохи современности" стало то, что о ней много говорят.
Пришло время взглянуть на наш бурный двадцатый век с высоты птичьего полета и, охватив целостную картину смен и противоречий, создать некую историю, столь же последовательную и разумную, как истории прошлых столетий. Мумифицированный и законсервированный, двадцатый век должен встать на книжную полку, пополнив собой серию толстых томов, вроде знаменитых "Пропилей", дающих четкую систему развития искусства в том или ином столетии. Как рамками переплета, ограниченный своим концом и своим началом, двадцатый век должен потерять свою уникальность. Из времени настоящего и продолжающегося он переходит в формы времени прошедшего.
Для нашего столетия подобная трансформация особенно мучительна. Никогда человечество не было столь одержимо идеей современности, как в ХХ веке. Никогда оно столько на современность не сетовало и никогда столь пламенно ею не восхищалось. Именно в двадцатом веке, как ни в каком раньше, современность в первую очередь стала ассоциироваться со скоростью и, следовательно, с бесконечным количеством перемен. Двадцатое столетие ворвалось в историю на автомобилях и самолетах и, как на скоростном шоссе, замелькали на его пути различные течения, явления, тенденции и феномены. Новаторство и радикализм — вот два главных лозунга нашего столетия.
Искусство с самого начала также взяло головокружительную стартовую скорость. С начала века в Париже, а затем и по всему западному миру замелькали бесконечные "измы", часто претендующие на всеисчерпываемость. На каждый парижский "изм" другие европейские центры старались откликнуться десятком своих собственных "измов", и пошла такая чехарда, что самый безумный педант не в состоянии удержать в голове всех течений, что родились в любые десять лет нашего столетия.
Очевидно, что слово "конец", автоматически зажигающееся в 2000 году, катастрофично для нашего самоощущения. Оно подобно внезапной остановке автомобиля на скорости 150 км/час, так что вполне реальна опасность разбить лбы и носы о ветровое стекло, а то что-нибудь и похуже. Итак, выставка, посвященная нашему столетию, должна предваряться командой: "Прекратите курить и пристегните ремни".
Ничего подобного перед берлинской выставкой объявлять не нужно. Никакого шока зритель на ней не испытывает, и ощущение скорости современности там предельно замедленно. Даже разобрать, где его конец, а где его начало, оказывается весьма затруднительно, так как переход от авангарда 1900 года к авангарду 1990-х имеет вполне музейную плавность.
Устроители выставки прочертили пять магистралей ХХ столетия и вокруг них выстроили свое повествование.
Первая — это "Реальность и деформация", трактующая вопрос о взаимоотношениях объективности мира и субъективности искусства в нашем веке от Пикассо до Георга Базелица. Вторая — "Портрет в ХХ веке" от Кокошки до Джефа Кунса. Третья — "Абстракция--Духовность" от Кандинского до Гюнтера Ферга, демонстрирующая развитие беспредметности. Четвертая — "Речь и материал", являющаяся краткой историей концептуализма от Марселя Дюшана до Ильи Кабакова. Пятая — "Сон и миф", своего рода экспозиция сюрреализма и гиперреализма в его многочисленных проявлениях.
Краткое перечисление незамысловатых идей, организующих выставку в Берлине, показывает, что она организована с простотой учебного пособия для начальной школы. Это вовсе не недостаток, но совершенно неясным остается вопрос о какой-либо уникальности ХХ века. Реальность и деформация, также как сон и миф, присутствуют как в нашем, так и в любом другом столетии. Ни один из рядов, прослеживаемых кураторами в ХХ столетии, не имеет четкого начала именно в нем. Даже Абстрактность и Духовность можно начать не с Кандинского, а с Врубеля или Уистлера, или даже с Леонардо да Винчи — столь невыразительно плавным оказывается рассказ об этом явлении современного искусства.
Вполне возможно, что подобная музеефикация входила в планы устроителей выставки. Задаче показать, что век, так много горланивший о своем авангардизме, просто-напросто рутинно однообразен, нельзя не отказать в определенной свежести.
Столь изящный негативный результат демонстрации "эпохи современности" несколько не вяжется с разговорами об огромных суммах, на него потраченных. Все-таки несколько экстравагантно делать огромное шоу по поводу современности только для того, чтобы объявить о том, что она (современность) удивительно устарела.
Скучноватая прямолинейность в трактовке искусства нашего столетия усугубляется еще и тем, что вся выставка состоит из хороших, качественных, но крайне второстепенных произведений крупных мастеров. Нет ни одного шедевра, ставшего мифом столетия. Все похоже на любовно сделанную экспозицию богатого провинциального музея, директор которого хорошо наслышан, что надо покупать, но не имеет смелости найти что-нибудь из ряда вон выходящее.
Конечно, трудно было бы ждать, чтобы в одних стенах соединились "Авиньонские девушки" Пикассо, его "Герника", "Танец" Матисса, "Черный квадрат" Малевича, "Буги-вуги" Мондриана, "Флаг" Джаспера Джонса, триптих Фрэнсиса Бэкона и тому подобные шедевры. Однако то, что на выставке вообще отсутствуют великие вещи и двадцатое столетие представлено 450-ю образцами неких размытых тенденций, делает его совсем уж пресным.
Школьное пособие по искусству авангарда — вещь необычайно нужная и своевременная. Очень удобно водить по берлинской выставке младшие классы и рассказывать им, что такое абстракционизм, что такое кубизм и что такое концептуализм. Для учебной выставки ХХI века она почти показательна, но для итоговой выставки современности — слишком уж откровенно второстепенна.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ