В статье посла Израиля в России Ализы Шенар представлен один из возможных взглядов на шестидневную войну — взгляд из Израиля. Из Москвы, Каира и Вашингтона те же самые события выглядели по-другому.
Как был запущен механизм боевых действий?
В попытках ответа на этот вопрос даже у искушенных экспертов до сих пор много неясностей и нестыковок. Теперь же, 30 лет спустя, рассекречиваются документы, из которых следует, что в событиях тех лет "повинны" не только "главные действующие лица" — Израиль и его арабские соседи, но и "закулисные силы" в Москве и Вашингтоне, которые, занимаясь рискованными политическими маневрами, в конце концов привели к взрыву ближневосточной пороховой бочки.
При этом египетские специалисты-политологи, с одной стороны, признают серию ошибок, совершенных тогдашним президентом Насером, а с другой — указывают на "особые заслуги" политического руководства Москвы тех времен. Вашингтон, считают они, в первой половине 60-х сделал ставку на миротворческие усилия и политику "наведения мостов" между враждующими сторонами. В то же время первые признаки успеха этой линии вызвали "странную ревнивую реакцию" Москвы, по-видимому, видевшей собственную стратегическую перспективу на Ближнем Востоке лишь в ужесточении конфронтации арабов с Израилем.
Вполне предсказуемая "агрессия"
На рассвете 5 июня 1967 года израильские истребители нанесли бомбовый удар по авиабазам Египта и Сирии, ликвидировав почти все их боевые самолеты. Вслед за тем сухопутные войска Израиля перешли в наступление и оккупировали наиболее важные стратегические районы — Синайский полуостров на юге, Голанские высоты на севере, Западный берег реки Иордан на востоке.
Советский Союз мгновенно охарактеризовал действия Израиля как "акт неприкрытой агрессии" и порвал с ним дипломатические отношения. Правительства и общественность стран Запада расценили эти события иначе, и в знаменитой резолюции ООН 242, излагающей принципы ближневосточного урегулирования, слово "агрессия" не фигурирует. Почему? Крупнейшие специалисты по международному праву считают, что события 5 июня стали лишь реакцией на цепь враждебных Израилю действий арабских стран. В частности, 19 мая по требованию египетского президента Насера ушли войска ООН, наблюдавшие за перемирием на египетско-израильском фронте, что было расценено как подготовка к вторжению Египта в Израиль. А 23 мая тот же Насер объявил о морской блокаде Израиля, который получал тогда морским путем до 80% импорта нефти и жизненно важных продуктов.
Сегодня ни египетские политики, ни серьезные арабские журналисты тоже не употребляют применительно к событиям тех лет определений типа "израильская агрессия" и "заговор мирового империализма против свободолюбивых арабских народов". Эмоции и недолговечные политические расчеты уступили место серьезному анализу происшедшего. "Средства массовой информации арабских стран внесли свою лепту в поражение, тиражируя фальшивые сведения и недооценивая военную мощь Израиля", — констатировал недавно тогдашний министр информации Египта Ахмед Камаль Абуль-Магд. И добавил, что "египтяне, особенно интеллигенция, осознали тот факт, что их политическое руководство совершило ошибку".
Череда интервью и статей египетских политиков и функционеров тех времен подводит к мысли, что "ошибка" египетского руководства свершилась тогда под активным воздействием его главного военного и политического союзника — СССР.
Дело в том, что конфронтация между коммунистическим блоком и Западом достигла к тому времени пика и после относительной стабилизации в Европе перекинулась на Ближний Восток. Свой стратегический интерес Москва тогда видела в усилении политической и военной поддержки радикальных, так называемых антиимпериалистических режимов арабских стран в противовес Израилю и умеренным арабским государствам, за которыми просматривалась тень США. Курс Москвы на поддержку радикалов в регионе сулил и немалые экономические выгоды — открывался гарантированный и стабильный канал сбыта советского оружия. Словом, кризис на Ближнем Востоке в любой форме мог принести Кремлю немалые выгоды.
Уступите Порт-Саид, а то...
Июньский взрыв на Ближнем Востоке всерьез потряс мир. А вот тихий переворот, происшедший незадолго до этого в Кремле, оказался практически незамеченным тогдашними аналитиками. Уже позже они осознали то, что, пожалуй, именно тогда во внешней политике Леонида Брежнева закончилась "оттепель" хрущевских времен и с этого момента саму эту политику (особенно в кризисных ситуациях) в значительной степени определяли не МИД и ЦК КПСС, а Генштаб и ЦК КПСС, ставя МИД в известность лишь о принятых решениях.
В результате перегруппировки сил в кремлевских верхах решающий голос в принятии политических решений получило наиболее воинственное и бескомпромиссно настроенное крыло военно-промышленного комплекса и партноменклатуры. По свидетельству очевидцев, даже тогдашний министр иностранных дел Андрей Громыко в узком кругу людей признавал, что разрыв отношений с Израилем — это "кость, брошенная твердолобым" с тем, чтобы они не требовали дальнейшей эскалации кризиса.
А "твердолобые" ориентировались на собственные, специфические интересы в арабском мире и обладали при этом столь же специфическими рычагами воздействия на ситуацию.
Одним из объектов особого внимания советских "ястребов" стал к 1967 году египетский город Порт-Саид, расположенный на побережье Средиземного моря, у самого входа в Суэцкий канал. К тому времени в дружеских отношениях СССР и Египта наметился явный спад главным образом из-за настойчивых усилий советских генералов прочно обосноваться в зоне Порт-Саида, превратив его, по существу, в советскую военную базу. Участник советско-египетских переговоров того времени Камдиль рассказывает, что во время переговоров в Москве в декабре 1966 года об оказании Египту помощи зерном (после того как США в такой помощи отказали) Кремль начал настаивать на предоставлении особого статуса и льгот кораблям ВМФ СССР в Порт-Саиде.
Порт-Саид превратился в "навязчивую идею" министра обороны СССР маршала Гречко. Его египетский коллега маршал Амер был готов разрешить советским кораблям заходить в этот порт, снабжать экипажи продуктами, заправлять корабли. Однако требования советских генералов шли дальше — превратить Порт-Саид в базу, откуда можно было бы осуществлять стратегическую разведку в регионе. При этом наши военные изъявляли готовность делиться с египтянами результатами разведки.
"Маршал Амер вернулся из Москвы крайне разгневанным", — вспоминает Камдиль. Неудача переговоров привела к задержке выполнения советской стороной своих обязательств по поставкам Египту оружия и запчастей, уменьшению продовольственной помощи и, главное, к активизации попыток Кремля убедить египетское руководство в том, что обстановка на Ближнем Востоке намного более опасна, чем полагают в Каире, и что стране пирамид лучше спрятаться под советский военный зонтик.
"Дипломатия пижам"
Активные приготовления к военным действиям начались в Египте в середине мая, после того как 13 мая в Москве проездом из Северной Кореи побывала египетская делегация во главе с председателем парламента Анваром Садатом. Ее краткая встреча с председателем президиума Верховного Совета СССР Николаем Подгорным была посвящена положению на Ближнем Востоке. Тогда-то, по рассказам очевидцев, Подгорный и передал через Садата президенту Насеру информацию "особой важности": ссылаясь на данные советской разведки, он утверждал, что Израиль сконцентрировал свои войска на границе с Сирией и намерен нанести удар по этой арабской стране в период между 18 и 28 мая.
"Дружеское предупреждение" советского руководства, по мнению компетентных историков, сыграло решающую роль в переходе арабо-израильского противостояния в стадию кризиса. Непосредственно за этим последовали не только масштабные военные приготовления Египта, но и конкретные действия, расцененные Израилем как угроза его национальной безопасности: концентрация египетских войск в районе Синая, блокада Акабского залива и требование о выводе войск ООН из приграничной с Израилем зоны. Все эти действия были поддержаны советским руководством.
Хотели ли тогдашние кремлевские лидеры войны? На этот вопрос аналитики сегодня, как правило, не дают ясного ответа, полагая, что в позиции СССР было "много странного, неоднозначного". По мнению израильского политолога Моше Зака, провоцировать военный взрыв тогда не входило в планы Кремля; скорее речь шла о политическом маневре с целью усиления военного присутствия СССР в регионе.
В этом ключе, видимо, следует расценивать и знаменитые ночные визиты советских послов в Тель-Авиве и Каире к руководителям Израиля и Египта. В первом случае посол разбудил премьер-министра Эшкола и вручил ему послание Косыгина, в котором говорилось, что Москва поддерживает действия Египта по блокированию израильских портов, Израиль же призывали выполнить требования Насера — обеспечить возвращение палестинских беженцев в места их проживания до войны 1956 года.
В то же время ночной визит советского посла в Каире к Насеру имел целью убедить египетского президента снизить уровень военных приготовлений и не провоцировать столкновений с Израилем.
Посол к границе не поехал
"Когда Москва втянулась в кризис в мае 1967 года, она не стремилась подтолкнуть дело к войне. Кремлевские лидеры исходили из того, что Израиль не будет сражаться",— утверждает политолог Моше Зак. Но что же тогда ими двигало? Сегодня ответ на этот вопрос найти проще: политологи сходятся в одном — сказался органически присущий кремлевским долгожителям синдром "осажденной крепости". Тогда он выразился в убеждении, что "международный империализм" плетет в этом районе дьявольский заговор против "оплота социализма", пытаясь с помощью Израиля свергнуть "прогрессивные арабские режимы Сирии и Египта".
Усиление противовоздушной обороны Израиля на границе с Сирией после 7 апреля, когда там были сбиты шесть сирийских истребителей, стало именоваться советской военной разведкой не иначе как "концентрацией наступательных сил Израиля". Политическое решение о "противодействии израильской агрессии" было принято, и, как написала недавно "Джерузалем пост", "попытки израильского премьер-министра пригласить советского посла посетить зону на границе с Сирией, чтобы убедиться в том, что там не сконцентрирован ударный кулак израильских сил, оказались бесплодными. Посол уже был не в состоянии изменить мнение, давно сложившееся в Москве".
Как выглядела ближневосточная политика СССР после шестидневной войны, хорошо известно. Потоки советского оружия усиливали "революционные арабские режимы", лидеры которых, впрочем, не считали обязательным консультироваться с Москвой относительно своих намерений, ставили Кремль перед свершившимся фактом и вынуждали его в любом случае защищать и оправдывать действия "дружественной арабской страны". Именно на этот автоматизм вынужденной поддержки со стороны Москвы, скорее всего, и рассчитывал Саддам Хусейн, вводя свои войска в Кувейт в августе 1990 года.
Мобилизация "брежневского кулака" на ближневосточном направлении вскоре сказалась и на ситуации внутри СССР, ведь появились два новых внешних врага — Израиль, "агент империализма", и международный сионизм. В результате откровенно антисемитской пропаганды три с половиной миллиона советских евреев постепенно оказывались в массовом восприятии чем-то вроде "пятой колонны" международного империализма. Антисемитизм из бытового становится официальным, и на него начинает реагировать международное сообщество. В частности, конгресс США принимает в начале 70-х "поправку Джексона-Веника", вводившую ограничения на торговлю с СССР.
Публикуемые теперь материалы свидетельствуют о том, что египетское руководство еще при Насере почувствовало бесперспективность однозначной ставки на Москву, ибо она практически означала ставку на войну, на конфронтацию. Незадолго до своей смерти в 1970 году Насер дал согласие на участие в переговорах с Израилем под эгидой американского госсекретаря Роджерса.
Однако Брежнев "включил красный свет", и переговоры тогда были сорваны. Только через несколько лет, уже при Садате, посредничество США позволило подписать египетско-израильский мирный договор. Оппозиция Москвы переговорам и подписанию договора привела лишь к разрыву отношений между СССР и Египтом, и выдворению послов из столиц обоих государств. Восстановить нормальные отношения в полном объеме удалось лишь пятнадцать лет спустя.
АЛЕКСАНДР Ъ-ШУМИЛИН