Естественным образом заглавными темами всех аналитических программ минувшего уик-энда были темы глобальные: Россия и НАТО, Россия и Украина. "Эпохалка" вышла скучной, какой ей и положено быть. Все ведущие напирали на удачную дипломатию Ельцина, все пользовались лексикой и метафорикой отчасти спортивной: президент словно выиграл два матча подряд. При том в обоих случаях смысл выигрыша, очевидно, сводился к тому, чтобы не потерять лицо. Что, пожалуй, было не так и трудно: проигрывал и проиграл — когда-то — Союз, теперь же речь шла о России.
Всю околонатовскую коллизию пылкий Доренко назвал "беспрецедентной демонстрацией уважения к России", рассудительный же Сванидзе заметил, что "на обиженных воду возят" — и, таким образом, российская дипломатия, договариваясь с НАТО, просто-напросто не стала плевать против ветра. По сути никакой новости здесь не было: соглашение оказалось очередной констатацией того факта, что мы как жили в Верхней Вольте с ракетами, так и живем. Соответственно и обращение: уважают, кажется, не так Россию, как ракеты. В этой ситуации точней собратьев-политинформаторов оказался Евгений Киселев, разыгравший тему на уровне ельцинских mots. Российский президент не устает радовать подданных своим многоликим остроумием — и теперь мы знаем кое-что о том, каким должен быть, так сказать, ментальный распорядок дня государственного мужа. "Утром проснулся — (спроси себя) — что я сделал для Украины? Вот так надо повернуть психологию человека". "Если днем ты что-то не сделал для военных — ты день прожил зря".
Вообще, истекшая неделя с ее внешнеполитическими победами и отсутствием явных внутриполитических провалов как-то подвигала к медитациям на тему о душевном и интеллектуальном мире российского политического истеблишмента. Обретший нынешней весной некую грубоватую изысканность президент, все неразрывней сживающийся с образом анекдотического москаля Юрий Лужков, гармонический — или изо всех сил старающийся таковым казаться — правительственный триумвират... Но стоп! Тут-то, может быть, и сокрыта загвоздка. Черномырдин отправился в отпуск. Удаление под сень черноморских струй, как подсказывает услужливая память советского человека, не раз оборачивалось отплытием в политическое небытие. В том, что на этот раз так не будет, стремился убедить нас Евгений Киселев, отыскав повод довольно нетривиальный и как раз проливающий свет на то, чего интересней не бывает, — на логику формирования суждений обитателей Кремля.
Что ж, как мы и подозревали, там все как у всех. Мыслительные сквозняки, гуляющие по просторам родины, залетают и в кремлевские форточки.
Итак, вариация на тему "откуда что берется в этих державных головах". Исполняют "Итоги". Речь шла о загадочной бумаге, распространенной среди высших государственных чиновников. О бумаге что сказать? Нам показали ее краешек. Три, вроде, странички. Отпечатаны на лазерном принтере (подробнее о бумаге см. стр. 3). Но суть — страшная. Документ сей мог расколоть правительство. Однако этого не случилось. И вообще — ничего не случилось. Казалось бы, раз не случилось, то о чем, собственно, говорить? Но, поскольку ведущий "Итогов" всю свою сознательную телевизионную жизнь убеждал нас, зрителей, в том, что ничего и никогда не делает и не произносит просто так, на протяжении всего сюжета я не мог избавиться от навязчивых мыслей: а что, как и правда там раскол какой? Что, как воротится премьер с берегов понта Эвксинского — глядь, а возвращаться-то и некуда! Нет более ничего, исчез "Газпром", будто и не существовал вовсе, и Рем Вяхирев горько рыдает над обрывками трастового договора.
Вот какая страшная это была бумага. Содержался в ней ни больше ни меньше как сценарий отстранения Вяхирева от управления естественнейшей из всех монополий. Документ был вручен премьеру со словами: "Вот, Чубайс вас так хочет снять". Далее и премьер и его заместитель взяли слово. Говорил и Вяхирев. Картины, рисуемые газпромовцами, были идиллическими. Черномырдин рассказал, как долго и трудно он умыкал Чубайса из администрации президента. Вяхирев изъяснялся в ключе лирическом: выходило, что дороже и родней человека, чем министр финансов, у него во всем подлунном мире нет. Сам же первый вице, помимо дежурных уверений во всеобщей гармонии, сообщил, что над тем, чтоб рассорить молодых со стариками, работают профессионалы.
И далее "Итоги" предприняли небольшое частное расследование. Упражнение в дедуктивном методе осуществил журналист радио "Эхо Москвы" Алексей Венедиктов. Впрочем, результат, кажется, был известен заранее — и все оговорки делались затем, чтоб соблюсти корректность. Косвенные признаки, в частности слог и стиль, свидетельствуют о том, что с большой долей вероятности автором бумажной бомбы являются Сергей Кургинян и его аналитический центр.
Такого рода персонажи появляются на телеэкране не слишком часто — и потому рассказ о нем, конечно, украшает телеаналитику. Вообще, проблема тут скорей психологическая или даже религиозная, чем собственно политическая. Кургинян относится к специфическому типу людей, которые склонны всегда и обязательно усматривать в истории, а значит, и в политике систему затейливых, но постижимых замыслов и умыслов. В их представлении жизнь человечества являет собой необыкновенно продолжительную пьесу, и необоримое желание всегда и во всем увидеть драматургию и определяет специфику их воззрений. Из мыслителей-публицистов такого рода можно вспомнить А. Дугина или Г. Климова. Еще более радикально, на грани клиники, такого сорта взгляд выражен в книге Даниила Андреева "Роза Мира" — но это, в общем-то, чистая беллетристика и, так сказать, никого особенно не трогает.
Живучесть такого рода построений и народная к ним любовь вполне объяснимы. Их почитателей привлекает самая возможность через логические рассуждения как бы уничтожить заведомую иррациональность истории и, насколько возможно, жизни вообще. Есть некоторое утешение в том, чтобы думать, к примеру, что русская революция явилась результатом тщательно продуманного и последовательно претворенного заговора. Или объяснять чеченскую войну конечным числом экономических причин. Дефект таких подходов к истории в том, что рано или поздно истина в них оказывается принесена в жертву композиционной стройности. Нам слишком долго вдалбливали, что мир постижим и объясним, и мы готовы дорого платить за то, чтоб сохранить это комфортабельное убеждение. Стройность кургинянских рассуждений вполне может завораживать настолько, что вздорная мистика, которой уснащена его политология, оказывается как бы и извинительна.
При том что на трезвый взгляд всяческие "концепции", "сценарии" и прочие разработки кургинянова аналитического центра представляют собой не более чем выспреннюю чушь, годную разве что в качестве сюжетной основы для третьесортного детектива, список политиков, с которыми сотрудничал Кургинян, впечатляет: от гэкачеписта Крючкова до Березовского и Лебедя. Характеристика не так самого политолога, как его заказчиков. Свято место пусто не бывает — и вот, головы российских политических звезд заполняются концептуальной мутью. Клуб Кургиняна, предстающий неким подобием масонской ложи (или, что ли, антимасонской) называется "Содержательное Единство". Если единство таково — не предпочесть ли ему бессмысленную разобщенность?
Самому думать — оно и трудней, и страшней. И время нужно тратить, и силы. Но этот вид деятельности как раз относится к тем, которые совершенно нельзя никому делегировать. Думать — это, знаете ли, как любить. Все надо делать самому, и попросить совершенно никого невозможно. Осрамившийся на публицистической ниве Лебедь доказал это лишний раз.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ