Выдержки из предисловия Бориса Акунина к книге "Фото как хокку"
...Некоторое время назад я написал у себя в блоге borisakunin пост под названием "Фото как хокку": "...Среди старых фотографий я больше всего люблю те, которые похожи на хокку. Лучшие из японских трехстиший раскрывают свой смысл не сразу, требуют некоего дополнительного знания. Например, однажды я взял и выудил толстенный двухтомный роман из крошечного стихотворения Тие:
Мой ловец стрекоз,
О, как же далеко ты
Нынче забежал.
Если не знать подоплеки (хокку посвящено смерти маленького сына поэтессы, которая после этого стала монахиней) — белиберда..." Ну и так далее, я объяснял читателям, чем меня привлекают старые фотографии. Чуть позже одна из читательниц блога разместила у себя в журнале очень интересные снимки из своего семейного альбома. И мне пришла в голову идея.
Я написал: "По-моему, нет ничего более интересного, чем смотреть, как вслед за течением времени меняется лицо человека. Эти три фотографии — как три строчки хокку. Между ними умещается целая жизнь: счастье и горе, приобретения и утраты, открытия и разочарования...".
И предложил устроить месячник фотографий из семейных альбомов: все, кто хочет, могут прислать в мой блог три снимка, на которых фигурирует один и тот же человек в разных возрастах (начало, середина и конец жизни), а к снимкам должен прилагаться короткий рассказ о судьбе, которая поместилась между этими тремя строчками...
"Хокку", то есть фототриптихи, правда, получились не у всех. Иногда это "танка", то есть пять фотографий, а у кого-то сложилось всего лишь "двустишие", потому что от близкого человека осталось только два снимка...
"Он отправился к своей Фанюре пешком, по оккупированной Белоруссии"
Фанни Котик (? — 1942)
Монос Бромберг (? — 1942)
Мой прадед Хаим-Элев (Ефим) Котик был управляющим имением графа Потоцкого в Наровле. Его жена Эстер — дочь сельского учителя. Все их дети выжили в перипетиях нашей истории (большая редкость!). И только мою бабушку — младшую, "мизиночку" — постигла трагическая судьба.
В 1914 году в Мозыре с гимназисткой Фаней Котик познакомился инженер Монос Бромберг. В январе 1916 года у них уже родился первенец — Рафаэль, а в феврале 1921-го — моя мама, Слава. Жили они в основном в Минске. Дедушка был профессором то ли Лесной академии, то ли Лесотехнического института. Бабушка, будучи матерью двоих детей, нашла в себе силы окончить мединститут и стать врачом.
Безоблачная жизнь на улице Шорной закончилась в один несчастный день 19 февраля 1938 года. Монос Бромберг был арестован как "агент вражеских разведок". И тут же Фаню уволили с работы. Надо было как-то существовать, поэтому Фаня Ефимовна устроилась фельдшером в глухое местечко Смоляны под Оршей. В январе 1941 года освободили и Моноса Бромберга. Конечно, не могло быть и речи о преподавании и вообще о какой-либо приличной работе. Квартиру в Минске конфисковали, поэтому он уехал к родным в Гомель. Семья мечтала о воссоединении, но Фаня должна была доработать в Смолянах до осени.
Бабушкиному брату удалось вывезти из Гомеля всю семью буквально в последние часы перед оккупацией. Но Монос, несмотря на все уговоры, в эвакуацию не поехал. "Я должен найти Фанюру",— твердил он. И последнее, что известно о нем, что он отправился в Смоляны. Было ему тогда 53 года. Он отправился к своей Фанюре пешком (уже никакие поезда не ходили), такой ярко выраженный еврей, по оккупированной Белоруссии... Каким чудом дедушка сумел добраться до Смолян, никто никогда не узнает. Но он добрался.
За бабушкой из леса дважды приходили партизаны — им нужен был врач. Первый раз она не смогла пойти, потому что принимала тяжелые роды. В следующий раз она готова была уйти в отряд, но там нуждались только в ней. Старый, больной профессор был партизанам обузой, а без него бабушка идти отказалась. Так ею был утрачен единственный шанс на спасение. 26 апреля 1942 года фашисты погнали всех жителей местечка. Мальчика (очевидец финала истории.— Прим. "О") спасло любопытство — он не просто залез в печку, как велела ему мать, а протиснулся в трубу. И, высовываясь из трубы, он видел, как вели на расстрел всех жителей местечка и как "докторша с мужем шли за ручку впереди".
"Священников заставляли "добровольно" отречься от сана и веры"
Петр Иванович Пресняков (1870-1942)
Родился на Кубани близ Ростова в семье священника. В детстве в результате несчастного случая потерял один глаз, на всех оставшихся карточках он старается позировать вполоборота. После окончания духовной семинарии получает направление в станицу Успенка Краснодарского края, куда и направляется уже женатым священником... Супруга Петра Ивановича, Мариамна (так по святцам) Александровна тоже была из семьи священнослужителей. После замужества всецело занималась домашним хозяйством и воспитанием детей...
В станице жил богатый помещик, немец Бишлер, с которым дед вскоре подружился. Оба большие меломаны, они музицировали по вечерам и вели светские беседы. Бишлер настолько проникся к деду дружескими чувствами и уважением, что вскоре построил для его семьи большой светлый дом. В этом доме и появились все дети четы Пресняковых, а их было пятеро. Бабушка всегда говорила, что это были самые счастливые их годы. Бишлер подарил деду и скрипку.
В 1918 году революционная суета докатилась и до Кубани. Бишлер поспешно уехал в Германию, а дедушка получил из епархии новое назначение — в Баку, куда и отправился со всей семьей. Дом крепко закрыли, надеясь со временем туда вернуться, но, увы.
Где-то в году в 1933-м церковь (в Баку.— Прим. "О") была взорвана, и на ее месте разбит сквер. Дед остался без работы, а так как священнослужителям не полагалась пенсия, он зарабатывал на жизнь уроками музыки. Революционно настроенная молодежь проводила в ту пору всякие театрализованные мероприятия. Одним из них был так называемый суд над попами, где комсомольцы заставляли священников "добровольно" при всем честном народе отречься от сана и веры. Дед не пошел на него и был единственным, кто не отказался от своей веры. Дедушка заявил агитаторам, что он слишком стар, чтобы отказываться от своих убеждений. Вот, видно, тогда он и попал в число неблагонадежных.
Когда в начале 1942 года деда отправляли в Казахстан, тетя Лида пыталась объяснить, что дед уже стар и болен. Но ей "любезно" посоветовали сопровождать его в ссылку... Дед умер и был похоронен в селе Пресновка.
...В Баку стали восстанавливать церкви, и служители зачастили к нам, уговаривая продать оставшиеся от деда книги и церковные принадлежности. Что бабушка и сделала. Лишь долго сохраняла большой серебряный крест и скрипку. Деньги были нужны, пришла и их очередь. Бабушка отнесла скрипку в консерваторию на комиссию, и вскоре ее вызвали и сообщили, что скрипка является творением Гварнери. Нужна была тщательная экспертиза, которая в конце концов признала, что это очень и очень хорошая подделка. За скрипку хорошо заплатили, но бабушка была уверена, что ее надули. Я очень хорошо помню эту историю, мне было уже 12 лет, и я не раз держала скрипку в руках. На задней стенке дедушкой были вписаны имена детей и внуков, а последним именем было имя "Лена". Я в то время была самой младшей.
"Общественное мнение заклеймило мать печатью "распутная женщина""
Вера Германовна Конради (1878 -1942)
Вера была вторым ребенком в семье. Ее отец и мать состояли в близком родстве между собой. Возможно, именно поэтому их первенец, старший брат Веры, Николай, (он на второй фотографии рядом с сестрой) родился глухим. Герман Конради был достаточно богат, чтобы нанять учителей для глухого сына. Домашним учителем и воспитателем Коли стал Модест Ильич Чайковский, действительно вложивший душу и умение в эту работу. Колю научили говорить, понимать по губам, ему дали прекрасное домашнее образование. Надо предполагать, что и Вера имела домашних учителей, гувернанток и воспитательниц. Известно, что она владела французским, немецким, итальянским и латынью.
Брак родителей был несчастливым. Алина Конради (мать Веры.— Прим. "О") ушла от мужа к человеку, которого полюбила. Тут началась такая "Анна Каренина", которую как раз Толстому впору описывать. Общественное мнение заклеймило мать печатью "распутная женщина". О том, чтобы дети ушли с матерью, нечего было и думать. Ей запретили их видеть, и не знаю, имели ли они возможность встречаться украдкой. Через несколько лет Герман Конради умер, оставив большое состояние своим двум детям. Она вновь с матерью, у нее теперь есть младшая сестренка Наденька.
...В 1906 году Вера уезжает в Европу поправить здоровье. Возвращается она оттуда нескоро и привозит с собой маленького мальчика, который еще долго будет именоваться ее "воспитанником", хотя ни для кого не секрет, что это ее внебрачный сын, родившийся вдали от любопытных глаз. Второго скандала семья благопристойно и благополучно избегает.
...К концу 1918 года вся семья уже полностью ощущает на себе тот ужас, голод и разруху, что царят вокруг. Семидесятилетняя мать, глухой брат, сестра с тремя малыми детьми — и полный ужас кругом. Вера собирает всех и везет в дом своего детства — на Полтавщину, в Гранкино. Поместье, конечно, уже не их. Но народ помнит их добром и зла на прежних господ не держит. В какой-то момент полностью ослепнет глухой брат, потеряв всякую связь с миром, и его мать ("эта ужасная женщина, равнодушная к своим детям" — помните?) будет часами писать ему на руке буквы, поддерживая разговор, и даже читать таким образом газеты.
В 1934 году, когда после убийства Кирова по Ленинграду свистит террор, уничтожая всю интеллигенцию без разбора подчистую, Вера Германовна (жившая в это время одна) просто выходит из квартиры, запирает дверь ключом, идет на вокзал, берет билет и уезжает в Ташкент. Там в ссылке живет сестра.
...Бабушка проживет в Ленинграде еще семь лет, будет так же служить в Эрмитаже. И умрет от голода в блокаду. Могилы ее нет, она лежит на Пискаревском.
"Михаил Афанасьевич был их сельским доктором"
Анна Яковлевна Кондратьева (1909-1999)
Прабабушка строила московское метро, там она и познакомилась с моим прадедушкой. Он был бригадиром проходчиков, ударником и, желая произвести на нее впечатление, на всю получку (как тогда говорили) купил билеты в Большой театр и шубу. "Ну выйду я за тебя замуж, кто ж тебя до следующей получки кормить будет?" — сказала она. У них было три дочери — Роза, Любовь и Татьяна. Татьяна, младшая,— моя бабушка. В 33-м году моя прабабушка осталась вдовой, она долго не хотела поминать своего мужа в церкви, все верила, что он жив, и первую заупокойную свечу поставила только на 50-летие Победы, в год моего рождения.
Главными праздниками для нее были Пасха, Троица и День Победы. На Пасху она всегда красила яйца, обносила ими соседей и слышать не хотела про то, что этот праздник отмечать "не рекомендуют". На Троицу ставила в доме березку, а на День Победы до глубокой старости ездила к Вечному огню. Прабабушка знала наизусть почти всего "Василия Теркина", а вот истории про "маршалов Победы" не жаловала. Она вообще знала наизусть очень много стихов Некрасова, Кольцова, Никитина, Сурикова и очень удивлялась, что их не проходят в школе.
Прабабушка и Булгаков. Моя мама рассказывала мне, что практически все из "Записок врача" Булгакова она слышала в детстве от бабушки. Дело в том, что Михаил Афанасьевич был их сельским доктором. Поэтому истории про девушку, попавшую в мялку, и про конторщика, погубившего свою невесту, были для моей прабабушки рассказами из детства. А еще Михаил Афанасьевич вправил ей вывих. А когда она испугалась наступить на ногу, несмотря на то что вывих был вправлен, он отошел от девочки и предложил ей пряник, она встала и побежала к нему.
Прабабушка и кавказские горы. В 1967 году моя прабабушка впервые оказалась на море. В поселке Гудаута. Выкупавшись в море, она посмотрела на Большой Кавказский хребет и сказала дочери, моей бабушке: "Давай сходим". Бабушка долго ее убеждала, что до гор десятки километров, она не верила. Сказала своей дочери: "Скучная ты, я пошла..." Поздней ночью водитель-абхаз привез ее к тому дому, где они снимали комнату, сказав, что подобрал ее на дороге, ведущей в горы, и уговорил вернуться назад. "Какой женщина, пэрсик, чайная роза, но строгая..." И пригласил съездить в Лыхны. Благодаря этому знакомству моя мама маленькой объездила всю Абхазию.
Прабабушка и Леонид Ильич Брежнев. Однажды моей прабабушке приснился сон, что к ней в гости пришел Л.И. Брежнев. А угостить его нечем. Она побежала в ближайший магазин, а там только одни колбасные обрезки. Взяла 300 грамм, бежит назад, все окрестные собаки за ней увязались. Приходит и говорит: "Ну вот, не обессудьте, Леонид Ильич, какую жизнь вы людям устроили, то и кушайте". А он грустно так вздохнул и говорит: "Ну что же теперь делать, Анна Яковлевна". В общем, ничего старичок оказался.
Прабабушка и фикус. Прабабушке подарили отросток фикуса. Через пару лет он превратился в огромное дерево, которое заняло всю комнату. Все стали думать, что с ним делать. Однажды прабабушка пришла очень веселая и сказала: "Придумала!"
— Садись, Роза,— обратилась она к старшей дочери,— пиши письмо партийному съезду: "Думала я, чем порадовать партию, и хочу подарить ей фикус".
— Мама,— сказала дочь,— неужели партии нужен фикус?
— Молчи, дура, они там за все цапаются.
Фикус увезли.