В Большом театре прошла премьера оперы Верди "Аида"
Прервав на время затянувшиеся работы по реставрации своего былого репертуарного наследия, Большой наконец представил настоящую премьеру — долгожданную Москвой, фанатично любимую меломанами всего мира вердиевскую сагу об эфиопской рабыне, полюбившей египетского полководца.
После многочисленных заверений, звучавших во всеуслышание из уст руководителей театра, в том, что согласие сотрудничать с Большим дали такие асы театральной и кинорежиссуры, как Дзефирелли, Кончаловский, Захаров, совершенно неожиданно честь в осуществлении эпохальной для труппы постановки была отдана второму режиссеру Мариинского театра, не снискавшему особых лавров на режиссерском поприще Иркину Габитову. А может быть, все несколько сложнее, и таким завуалированным способом Большой театр наконец-то протянул вожделенную оливковую ветвь мира Мариинке. В этом случае политический результат можно признать важнее творческого.
Действительно, нынешняя "Аида" совсем не блещет хоть какой-нибудь концепцией постановки. Это, скорее, скромная компиляция из умопомрачительного числа версий шедевра Верди, где-то и когда-то предъявленных публике. Особенно повезло спектаклю "Арены ди Верона", идущему там с 1913 года. За минусом слонов, лошадей и прочей живности сходства порой просто близнецовые. И здесь на первый план выходит нескончаемый балетный дивертисмент с нововведенным персонажем — дикобразом, сделанный хореографом Игорем Чернышевым в стиле "аэробика". А также сценография главного художника Большого Сергея Бархина, почему-то предпочитающего работать на сцене своего театра исключительно в помпезно-золоченой манере, которая драму человеческих чувств делает мелкой и незначительной.
В результате солисты, разведенные по схематичным мизансценам, оказались в положении одиноких менестрелей среди бессмысленных толп египтян и пленных эфиопов, одетых с явным покушением на римскую моду, увенчанных почему-то рогатыми шлемами и снабженных опахалами немыслимых размеров (художник по костюмам Татьяна Бархина). Певцы дисциплинированно, ловя взглядами дирижерскую палочку Петера Феранеца, занимались чистым вокалом, почти не пытаясь строить взаимоотношения друг с другом.
Юрий Веденеев (Амонасро) демонстрировал верность вердиевскому стилю, аккуратность фразировки и благородную царскую стать, великолепно подчеркнутую красотой его баритона. Холодная и бесчувственная, как снежная королева, Амнерис Татьяны Ерастовой при густом тембре своего голоса постоянно боролась с нотами в верхнем регистре, из последних сил выстрадав сакраментальные си-бемоли в сцене судилища. Бадри Майсурадзе (Радамес) вдоволь побаловал слух пением на piano и удивительной филировкой звука, но образа никакого не вышло. А Аиду — Елену Зеленскую, построившую свою партию на элегантном mezzo-voce, зачем-то, как на конкурсе двойников, загримировали под Марию Кьяру. И, пожалуй, только в финальном дуэте Аиды и Радамеса певцам удалось высечь искру настоящего чувства друг к другу. Оркестр был почти убедителен, но никак не мог найти звукового баланса с певцами.
Большой театр, бесспорно, хочется поздравить с тем, что сегодня он обзавелся в своем репертуаре шлягерным спектаклем, в который без репетиций можно приглашать оперных звезд мировой величины. Дело остается за малым — стать радушным хозяином в своем доме. Вот тогда, глядишь, и наступит день, когда Москву можно будет величать одной из оперных столиц мира.
МАРИЯ Ъ-БАБАЛОВА