Люди в телевизоре очень любят самих себя
"Так закончился праздник в пользу гувернанток нашей губернии, этот позорной памяти день" — такими словами Федор Михайлович Достоевский завершил главу романа "Бесы", содержащую лучшее в мировой литературе описание скандала. Масштабы происшествия, случившегося на празднике в пользу отечественного телевидения, оказались отнюдь не достоевскими. Но нестерпимая бестактность тэфиевской коллизии вполне под стать мрачной иронии классика.
Все вроде бы было как у взрослых. Тужась, пыля, кривясь к Никитским, Тверской бульвар изображал собою набережную Круазетт. Мрачный, как канализационный люк, сундучина нового МХАТА кое-как сходил за Дворец фестивалей. Лестница с обкомовской алою дорожкой — вот она, тут как тут. Причаливали у нее не одни только "волги", но и "мерседесы" — пусть не тридцатых годов, а вовсе даже и девяностых, но так еще и неизвестно, какие лучше. Декольте дам, конечно, не достигали каннской глубины и смелости, но смокинги мужчин исправно вызывали в памяти сладостные, как музыка, имена — Труссарди, Версаче, Ферре. Более того, даже восторженную толпу кое-какую удалось соорудить из подручного материала, сиречь из ошивающихся у "Макдоналдса" подростков. Словом, все было как полагается. Ну трубы пониже, дым, соответственно пожиже — но, может, оно так и надо? Телевидение — жанр демократический, и в апофеозе его, каковым должна была явиться церемония вручения премий "Тэфи", не место снобизму и эстетству.
Впрочем, что значит — должна была? Она, церемония, и явилась — со всем своим громом, со всей своей вздорностью и с глупейшей и неприличнейшей накладкой. Насчет накладки — тема тут деликатная и трагическая. В какой-то момент очередные ведущие, вышедшие с дежурными прибаутками на сцену, вынуждены оказались объявить о вручении премии погибшим журналистам. Они шутили, как если бы предстояло что-то веселое. А оказалось — вовсе наоборот. То есть все очень просто — им дали не те конверты. Если наделить коллективное бессознательное всех телевизионщиков какими-то антропоморфными чертами, то можно сказать, что произошла, по Фрейду, значащая оговорка. И более того, как ни печален повод, надо заметить, что оконфузились устроители этой самой "Тэфи" вполне заслуженно.
Во всей затее с самого начала был какой-то изумительный оттенок специфического советского идиотизма. Чего стоит название — "академия". Понятие это, знамо дело, растяжимое: была, например, платоновская академия. А была ВАСХНИЛ — всесоюзная, сельхознаук, им. Ленина. И в ней светочи передовой мичуринской науки, которых в нормальную, полноценную академию не пускали в силу неспособности их, светочей, преодолеть некоторый негласный общекультурный ценз, наслаждались благостями режима и развивали учение Лысенко о наследовании приобретенных признаков. И вот наша телевизионная академия, мне кажется, по духу тяготеет не так к Платону или Ломоносву с Дашковой, а именно к ВАСХНИЛ. То, что упомянутая накладка случилась с Сергеем Петровичем Капицей, носителем прославленной академической фамилии,— есть тоже знак, какая-то мстительная рифма языка.
Дело не только в этих филологических нюансах. С телевизионными деятелями происходит с отрадной регулярностью своеобразная абберация зрения: белый свет сжимается эдак в копеечку, а сфера собственной профессии, напротив, разрастается до размеров галактических. Козьма Прутков заметил на этот счет: "Специалист подобен флюсу". Так бывает, естественно, не с одними только телезвездами — яркие примеры специфического искажения восприятия демонстрируют и военные, и люди театра. Что ж, ТВ изнутри похоже на военную кафедру технического ВУЗа средней руки, а поставляет потребителю что-то вроде беспробудно провинциального театра. Разница в том, что ощущение собственной сверхзначительности, мания величия телевизионщиков — всегда на виду у всего честного народа.
Им, людям из ящика, не впервой. Изумительным по степени отсутствия чувства меры эпизодом была общетелевизионная скорбь по поводу убийства Влада Листьева. На протяжении суток по всем каналам — помните? — демонстрировалась черная заставка с портретом и лаконическая подпись "Убит Влад Листьев". При том, что событие, несомненно, трагическое — но не такого уж общенародного значения. И вот, ни в чем не повинный зритель начинал досадовать, переключая каналы: "Да что он такого сделал-то, этот Листьев? Геройство, что ли, какое? И убили-то за деньги, не то что там за честь женщины вступился или ребенка из полыньи вытащил". К тому же на Листьева телевидение словно бы истратило какую-то важную и невосполнимую эмоцию: ничто более не повергает экран в апокалиптический траур. Нынешняя "Тэфи" была присуждена посмертно корреспонденту ОРТ в Душанбе Максиму Никулину — погибшему именно потому, что он — журналист. Но вышло все как-то петитом, да еще и с такой ошибкой, что, пожалуй, лучше бы и вовсе ничего не было.
Тем более — собрались-то не за этим. Телевидение навязывало нам свою цеховую радость точно так же, как когда-то навязало свою цеховую скорбь. Но только что нам их радость? Вот представим себе, допустим, автобазу. По итогам года передовикам производства вручается какой-нибудь "железный руль" или там "серебряная дроссельная заслонка". Сами для себя придумали, сами себе вручили. Стоит ли из-за этого перекрывать движение и проводить церемониальным маршем по улицам колонну КамАЗов?
Но отличие телевизионщиков от тружеников карданного вала в том, что они-то, в простоте своей, и в самом деле полагают себя расположенными в самом центре мироздания. Они до самозабвения нравятся сами себе — настолько, что уже и не интересуются, нравятся ли они нам, зрителям. Они полагают, что притягательность движущейся картинки такова, что наделяет экран сакральной силой, а их, обитателей экрана, превращает в жрецов нового культа.
На самом же деле телевизор есть предмет домашнего обихода — такой же, как газовая плита, унитаз или микроволновая печь. Моргает — и пусть себе. Только такое отношение позволяет зрителю беззлобно сносить бесконечные потоки вздора, излучаемые с экрана: сомнительную рекламу, нелепые игры, дрянные фильмы, убогие комментарии. Мы снисходительны к вам, господа. Но вы уж будьте к себе построже: не называйтесь академиками, не изображайте Канн на Тверском. Не выдавайте обмен своими памятными вымпелами за торжество галактического масштаба. Не надо жречества. Неровен час, снова споткнетесь на ровном месте: судьба не благоволит к самодовольным.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ