Из множества помпезных и амбициозных замыслов, то и дело возникающих в столице, идею провести в Москве какое-то грандиозное спортивное действо надо признать одной из самых удачных. Мало того, что дело это коммерчески выгодное, оно еще и правильное в смысле целеполагания. На вопрос: "А зачем мы все это делаем? К чему, собственно, стремимся?" ответить: "А чтоб был праздник!" — оно и отрадно, и естественно.
Увы, олимпийские шансы Москвы, судя по всему, невелики. Тут у нас, случается, постреливают, да и островки процветания соседствуют сами знаете с чем. И надо сказать, что дефицит того неизъяснимого, что раньше звалось "культурным досугом", а совсем уж давно — зрелищами, и вызван неблагоприятным социальным климатом, и сам же его порождает. Спорт — не как единоборство, но как способ вызвать некое сплачивающее, катарсическое переживание — в общем-то отсутствует в Москве. А ведь он не так нужен спортсменам, как нам, зрителям.
Если отвлечься от столь же обаятельной, сколь и несостоятельной идеи о том, что нравы человечества меняются с течением веков к лучшему, то мы вынуждены признать, что большинство современных видов спорта являются слабой, разжиженной заменой гладиаторским боям. Главный смысл этих состязаний заключался отнюдь не в том, чтобы бойцы мерились силами. Суть гладиаторских боев в том, чтобы граждане Рима привыкали к зрелищу смерти. И необходимость публично явить жалость или жестокость к побежденному, и немедленно наблюдаемый результат выраженного отношения — все это, конечно, на наш христианский вкус, неприемлемо. Но в смысле воспитания гражданского чувства и коллективной ответственности, а также сублимирования природной человеческой агрессивности — весьма эффективно.
Нынешний спорт — это другая степень риска, другие, так сказать, ставки. Но надо отдавать себе отчет в том, что в каждом зрителе присутствует неосознанное ожидание трагедии — которая случится здесь и сейчас, на его глазах, но не с ним. Это одно из проявлений темного желания видеть чужую беду, которое заставляет нас с каким-то особым, неправедным, но необоримым любопытством вчитываться в страницы газет, посвященные преступности и происшествиям, смотреть передачи наподобие "Дорожного патруля" и во всяких новостях ждать сообщений о напастях, постигших не нас, а кого-то еще. Тут есть, разумеется, некоторое философское оправдание — мы как бы проигрываем собственные варианты ухода из этого мира, который когда-то же произойдет обязательно. Но есть и эта дьявольская, сладострастная и мстительная отрада: сегодня был не мой черед! В том, что мы — несовершенные, слабые, невезучие — остаемся, а сильный и безупречный гладиатор, кто бы он ни был, гибнет, — есть наша победа, нашей тусклой жизни некое оправдание.
И по части вот этого гладиаторского, смертельно опасного начала в сегодняшнем мире мало что сравнится с автогонками. Театр жестокости, о котором грезил безумный авангардист Антонен Арто, воплотился не на сцене, а в спорте. Кольцевые автогонки родственны площадным действам — и форма замкнутой трассы в несколько километров длиною, которую можно в принципе охватить взглядом, заставляет вспомнить арену. Европейские бюргеры, сотнями тысяч съезжающиеся на гонки "Формулы-1", предпочитают смотреть их по телевизору: на экране все видно лучше. Видеть ход спортивных соревнований на экране действительно куда удобней. Но быть рядом нужно, чтобы почувствовать вкус чужой игры со смертью.
В этом году коммерческие интересы ФИА, Международной автомобильной федерации, лишили нас этого зрелища — трансляции стали слишком дороги для российского телевидения, и все, что мы имеем по части спорта в ящике, это традиционные футбол-хоккей да любимые нынешним президентом теннис с баскетболом. Жаль, конечно: автогонки "Формулы-1" помимо того что тешат первобытный инстинкт зрителя представляют концентрат самых современных технологий, самого отточенного атлетизма и завораживающего искусства управления автомобилем. И если, к примеру, задаться целью и показать российскому обывателю, как оно бывает у тех хороших мальчиков, которые хорошо себя ведут (ну там налоги платят или еще чего нужное делают), — то показывать бы как раз гонки. Есть чему поучиться.
Впрочем, с гонками, может быть, все не так уж безнадежно. Дело в том, что этот вид спорта, как ни один другой, зависит от рекламы сигарет. В европейских же странах запреты на такую рекламу становятся все более жесткими. В частности, соответствующий закон несколько дней назад был принят в Великобритании. Это значит, что в этом году на гонке в Сильверстоуне надписи на машинах будут закрашены или заменены: к примеру, на борту Williams вместо привычного Rothmans начертано будет нейтральное Racing.
Поэтому тенденция все больше этапов "Формулы" проводить в странах третьего мира, где подобных ограничений нет, с каждым годом усиливается. Да и курят там много. То есть мы подходим по всем параметрам. Дело за маленьким: надо обзавестись трассой. Дорого? Но уж не дороже Олимпиады.
О том, что это такое — кольцевые автогонки, многие могли составить представление, например, в прошлые выходные, если не поленились доехать до Воробьевых гор. Я не поленился. Впрочем, я живу неподалеку, и с самого субботнего утра во всех окрестностях был слышен рев форсированных моторов. Ну а у всякого лица мужского пола, имеющего автомобильные права, этот бесподобный звук вызывает единственное и непреодолимое желание: немедленно бросить все и на него, на этот самый звук, бежать что есть сил. Так я и поступил. Эрнест Хемингуэй в начале рассказа, посвященного велогонкам, заметил, что ни одно описание гонок, как бы удачно оно ни было, не сравнится с самими гонками. Не в силах ни тягаться с Хэмом, ни справиться с собственным восторгом, я не буду пытаться рассказать о том, что это такое — кубок "Ротманс-АСПАС", открытый чемпионат Москвы по шоссейно-кольцевым автогонкам. Прошел только первый этап, и любители имеют возможность посмотреть остальные три.
Трудно сказать, насколько возможно устроить в Москве гонки "Формулы-1". Хлопот, вероятно, в сто или тысячу раз больше, чем для нынешних скромных заездов. Но и эффект несравнимый! Мне организация этой московской гонки показалась безупречной: может быть, это заслуга многоопытного спонсора, Rothmans. А может быть, просто дело в том, что гонки — дело настолько серьезное и опасное, а зрелище — настолько качественное, что класс происходящего как-то дисциплинирует.
Подлинность — стоящая вещь. В случае автогонок ее обеспечивает и культовый статус автомобиля, и инфернальный оттенок возможной трагедии. Олимпийские битвы пресноваты сравнительно с ними. Так что, моя бы воля, я поменял бы не глядя все олимпиады с юбилеями на один-единственный Grand Prix Moscow.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ