В театре своего имени Роман Виктюк показал премьеру спектакля "Осенние скрипки" по пьесе справедливо забытого русского драматурга начала века Ильи Сургучева. Она замечательна только тем, что ее восемьдесят лет назад ставил Московский художественный театр. Спектакль Виктюка, в свою очередь, вызвал повышенный интерес публики тем, что главную роль сыграла Алиса Фрейндлих.
Роман Виктюк славится умением ставить поклоны и превращать свой выход на сцену в отдельный спектакль. "Осенние скрипки" не стали исключением. Когда действо завершилось, возбужденные поклонники Алисы Фрейндлих сбежались к рампе, чтобы лично вручить любимой актрисе свои разноценные букеты. Она уже было сделала два шага к залу и почти протянула руки. Но тут Виктюк, который за секунду до этого чинно и вдумчиво кланялся далекому бельэтажу, живо подскочил к актрисе и изолировал ее от страждущих зрителей. Не дело, чтобы такая звезда лично наклонялась к смертным. Он сам стал буквально выхватывать букетики из тянущихся рук и шаловливо метать их под ноги Фрейндлих. Поклонники, понятно, не были счастливы, но получилось эффектно.
Виктюк умеет делать красивые жесты. Примечательнее, однако, то, что в этой маленькой сценке, разыгранной после длинных и тягучих сцен собственно спектакля, Виктюк выступил в обеих своих главных ипостасях. И как печальный философ, разочарованный в жизни и через головы будней обращенный напрямую к вечности, и как шаловливый комедиант, в каждую секунду источающий праздничное наслаждение театром. Не надо объяснять, что истинным своим призванием он сегодня считает первое и все реже меняет мало идущий ему скорбный грим Пьеро на пестрый костюм Арлекина, который определенно ему к лицу.
Вот и в списке действующих лиц спектакля есть целых три Пьеро, есть Коломбина, которая одновременно Смерть (разумеется, с большой буквы), но нет Арлекина. Да и что ему было бы делать в черно-белом зачарованном царстве спектакля? Кажется, стиль режиссера окончательно выродился в манеру. Каждый новый его спектакль последних лет предоставляет убедительные доказательства этого превращения, но Виктюк почему-то торопится еще и еще раз продемонстрировать то, что и так понятно.
Давно стали его личными штампами и обесцвеченные, обволакивающие интонации, и якобы многозначительные паузы, и смутная тоска по эпохе модерна, и общение через пустоту, и атмосфера общего томления на сцене, которая, перетекая через рампу, превращается в обычную тоску, не имеющую ничего общего ни с искомой чувственностью, ни с пряностью. Атлетически сложенный юноша в черном балетном платье с декольте, изображающий смерть-андрогина; плаксивый и изломанный персонаж "от театра", страдальчески вслушивающийся в шансонетки Вертинского; троица красавцев Пьеро, катающаяся на роликовых коньках... Постановочные "ключи" давно стали отмычками, а верность режиссера себе превратилась в самопародию.
Кстати, пьесе "Осенние скрипки" все эти присочиненные к Сургучеву маски совершенно не идут. Скверная бытовая мелодрама о стареющей женщине, вынужденной женить своего молодого любовника на собственной дочери и умирающей от ревности, несет очевидный привкус увлечения автора тургеневским "Месяцем в деревне". Может быть, благодаря этому она в свое время и привлекла внимание Художественного театра. Так или иначе, но спектакль с Ольгой Книппер-Чеховой в главной роли имел неслыханный коммерческий успех. Всем арсеналом своих "чеховских" атмосфер и умением создавать красивую бутафорию театр навалился на никудышную пьесу. Правда, основоположники МХТ до последних дней не могли отмыться от этого позорного для театра репертуарного компромисса. Объясняли его недосмотром, растерянностью перед лицом начавшейся первой мировой войны.
Виктюку легче. На очевидную пошлость "Осенних скрипок" он, по обыкновению, не обращает внимания. Тема последней любви и угасающей плоти искупает в его глазах все банальности сюжета, реплики вроде "в моей душе всхлипывают осенние скрипки" и осенние листья в городском саду как символ старости. Произносит это, правда, героиня Алисы Фрейндлих, способной облагородить своими интонациями и лирическим драматизмом любой текст.
Виктюк любит актрис, на которых ставит спектакли. Но знающие нравы театра не должны обольщаться: взаимоотношения режиссера с актрисой-звездой — всегда битва. Сражение на Сургучевом поле вчистую выиграно Фрейндлих. Первый раз играя у Виктюка, она пришла к нему со своим актерским "уставом" и сумела выбрать тактичную дистанцию по отношению к его манере. Не настаивая на том, что играет собственный спектакль в спектакле (хотя иногда получается именно так), но и не доверяясь режиссеру без оглядки. Хотя типично "виктюковскую" пластическую партитуру она выполняет точнее самых верных его учеников.
Женщины в последних работах Виктюка несут в мир разрушение и уродство. Женщина губит истинную любовь и потому обречена. Алисе Фрейндлих навязать такой поворот темы режиссеру не удалось. Вряд ли в ее биографии роль Варвары Васильевны останется очень заметной. Она не открывает в возможностях актрисы ничего нового, но сыграна нервно и выразительно. Фрейндлих играет ровно то, что написано у Сургучева, но на тему утекающей сквозь пальцы жизни откликается искренне, с простодушием, гордостью и страхом.
"Она все еще доигрывает 'Служебный роман'", — заметил мне на выходе из театра скептически настроенный коллега. На уровне текста это утверждение справедливо. Двадцать лет назад в фильме Эльдара Рязанова она пела примерно тот же, что и у Сургучева, текст: "Осень жизни, как и осень года...". Это не резало слух, потому что согласие "благодарно принимать" эту осень и "не скорбя благословить" ее звучало милым кокетством молодой, в сущности, женщины. Теперь нет, конечно, ни благодарности, ни благословения. Есть принесенное жизнью знание неизбежного конца. Сложенное с профессионализмом и зрительской любовью.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ