Сегодня в Москве игорных столов больше, чем в Атлантик-Сити и Лас-Вегасе вместе взятых. А значит — есть и соответствующее число игроков. Так что столица вполне может быть переименована в придуманный Достоевским Рулетенбург. Рулеткоград, по-нашему.
Достоевский так описывал в письме сто тридцать четыре года назад героя своего "Игрока": "Все его жизненные соки, силы, буйство, смелость пошли на рулетку... Он поэт в своем роде, но дело в том, что он сам стыдится этой поэзии, ибо глубоко чувствует ее низость, хотя потребность риска и облагораживает его в глазах самого себя". Замечательно, что роман содержит две линии. Одна — вполне "фрейдистская", сексуальная, и страсть игрока приравнена в романе к эротическому вожделению, выражает и моделирует его. Причем для автора-христианина вожделение — грех, "низость", и этот комплекс он перекладывает на рулетку и здесь же, в игорном доме, его изживает. Изживает его — "рискуя", поскольку и страсть сопряжена с известным риском. Риск покрывает грех, оплачивает его. Есть и вторая сторона. Книга была написана в пореформенные годы, и ее герои-помещики оказались выбиты из колеи. Они проигрывают последние деньги, то есть рулетка буквально решает их судьбу.
И это глубоко верно: тема "игры" с особой отчетливостью всплывает именно во времена "перестроечные". Жизнь резко меняется, исчезают наезженные колеи, множество людей оказываются словно в подвешенном состоянии, и — еще вчера ясное — будущее подергивается зловещей дымкой. Сама жизнь начинает смахивать на азартную игру, где ставки высоки, а результат непредсказуем. Такие времена хороши именно для "игроков", врожденный авантюризм которых находит выход. "Перестройка", "реформы", короче, изгиб истории — их время. Причем играют они не только в "монетаризм" или в "борьбу с естественными монополиями", но своей и чужими жизнями. А революционные перемены влекут за собой с неизбежностью и "криминальную революцию", как назвал это явление Говорухин. Жажда риска, а не одна лишь голая корысть, движет сегодня поведением сотни тысяч молодых людей, "играющих", в зависимости от уровня интеллекта и образования, кто в киллеров, рэкетиров, воров, бандитов, а кто — в депутатов, в адвокатов, в биржевых маклеров или в банкиров. Но на досуге, когда ТТ кладутся под матрас и выключаются компьютеры, "игроки" превращаются в игроков и рассаживаются вокруг рулеточного стола. Причем первые вперемежку со вторыми. То есть можно сказать, что рулетка примиряет социальных оппонентов. А значит, служит идеальным социальным транквилизатором, увы, лишь на то время, пока вращается. Хотя навыки общественного поведения, умения "держать удар", своего рода смирение и понимание призрачности любой "избранности", приобретаемые в казино, остаются, что и является, спросите психологов, одной из основных функций любой "игры" — воспитательной.
Только в русском языке не различаются play и game, и в обоих случаях употребляется омоним "игра". И в этом есть некий смысл: такое словоупотребление словно подчеркивает глубинное сходство таких разных вещей, как футбольный матч, театральный спектакль, детская игра в "дочки-матери", "деловые игры", биржевая лихорадка и партия в покер. Но мы говорим лишь об определенного типа game, в которых практически ничего не зависит от навыка игрока, но все — от везения, игры случая, фортуны, "расклада". Кстати, "азартные игры" — термин из теории вероятности. Заметим, что и слово "расклад" постоянно употребляется в переносном смысле, и, скажем, когда говорят "политический расклад", забывают чаще всего, откуда пошло это выражение. При желании в этом можно видеть своего рода стихийный русский фатализм, если даже понятие "успех" сплошь и рядом подменяется глаголом "повезло", причем на сленге последний заменяется на "пофартило", а "фарт" — это именно случайное везение, рок, фатум.
Так что азартные игроки — всегда фаталисты. Скажем, еще в большевистские времена самой распространенной среди "криминального элемента" игрой была "железка" — она не требовала специальных помещений, стола, наличия крупье, только купюру с выгодным набором чисел в серии и номере. Но "железка" относится к рулетке, как "очко" карточное к тюремному "очко" на пальцах.
Если вы когда-нибудь сидели за рулеточным столом, сделали ставку и следили за движением шарика, пущенного рукой равнодушного крупье, то считайте, что присутствовали на репетиции собственной карьеры, если не жизни. Пусть это грубая модель, но переживание — самое подлинное и сконцентрированное. Важно лишь побольше ставить. Только врачи и профессиональные убийцы знают, сколь случайна и хрупка наша кажущаяся нам столь устойчивой и обустроенной жизнь — как воздушный шарик, до которого достаточно дотронуться иголкой, чтобы он лопнул. Рулетка избавляет от этой иллюзии защищенности. Эйнштейн когда-то обронил, что, мол, Господь не играет в кости. Он хотел сказать этим, что все сущее причинно-следственно обеспечено. По-видимому, создатель теории относительности никогда не сидел за рулеточным столом.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ