Гастроли балет
Завтра и послезавтра на гала-концертах "Kremlin gala. Звезды ХХI века" в Кремлевском дворце состоится московская премьера "Новой работы Эдуарда Лока" — 80-минутного авангардного балета канадского хореографа на музыку Гэвина Брайерса. Об уникальном опыте работы с Эдуардом Локом ДИАНА ВИШНЕВА рассказала ТАТЬЯНЕ КУЗНЕЦОВОЙ.
— Как вам пришло в голову ввязаться в этот проект?
— Я заболела Локом, когда посмотрела нашумевший диск с его "Amelia",— первое впечатление было, что так танцевать просто невозможно. И это меня сильно завело. Я попросила связаться с Локом моего продюсера Сергея Даниляна, в то время мы с ним как раз готовили проект "Красота в движении" и искали хореографов. Тогда ничего из этой затеи не вышло, но несколько месяцев спустя Лок сам позвонил мне. Он никогда меня не видел на сцене "живьем", только в записи, но прилетел в Париж на один день специально, чтобы пригласить меня в свой новый проект. Проговорили мы с ним целый вечер. Оказался безумно интересным человеком, много рассказывал сам и расспрашивал меня обо всем: как я репетирую с другими хореографами, как занимаюсь, что люблю, что не люблю. Он раньше вообще не работал с классическими балеринами моего уровня и подходил к нашему проекту очень серьезно. Долго согласовывали сроки. Лок сказал, что я должна внедриться в его компанию, репетировать придется месяца три, а при моем плотном графике это казалось совершенно нереальным. Но все-таки мы нашли время в конце прошлого года, и два с половиной месяца я провела в его труппе.
— В балетах Лока невиданная техника. Его артисты делают специальный класс?
— В традиционной классике он вообще ничего не понимает. Я его спрашиваю, какой урок дает педагог в труппе, он говорит: не знаю, вот ты мне и скажешь. После первого занятия я говорю: "Этот класс не подходит, он непрофессиональный, и нагрузки мало". Педагога заменили. Но все равно любой класс к его балетам подготовить не может — это другой тип хореографии.
— Как так: ставит на пуантах, а в классике не смыслит?
— То, что ставит Лок, только кажется классикой. Это другой уровень, другое понимание движения, оно основано на сжатии амплитуды, а не на развертывании, как в классике. Совершенно иная пуантная техника: другой вскок, другой соскок, другое понимание позы. Я все время кричала на репетициях: "Я не на ноге! Я не успеваю сделать это чисто!" А для Лока это неважно — он даже не понимал, о чем я говорю. Человеческие чувства он требует отключить — эмоция скрыта в самом движении, а движения он подбирает очень точно. И в какой-то момент, автоматически выполняя па, думая только о том, чтобы не забыть их порядок, ты вдруг переключаешься и находишь эту связь. Сразу появляется и чистота танца — только другая, неклассическая. А с пуантов мы вообще не спускались — ему нравилась эта вертикаль,— поэтому ногти на ногах у всех были просто черные от синяков.
— Все эти адские комбинации он придумывает в зале?
— Моделирует по ночам на компьютере. А в зале дает тебе много-много материала и смотрит, как ты его выполняешь. Запомнить все это почти невозможно. В начале работы я удивлялась: почему артисты ходят с какими-то тетрадками? Только пауза в работе — они в них утыкаются и начинают зубрить. Зачем, когда есть видео? Но потом и сама стала записывать — то, что он задает, невозможно ухватить глазом. Помогает только шпаргалка: нос сюда, палец туда, стопа в одну сторону, колено в другую — совершенно другой тип координации. И только ты выучил заданное за неделю, только начинаешь думать: "Господи, наконец-то", как он говорит: нет, это недостаточно для тебя. И выдает новую порцию! Теперь-то конспекты уже не нужны. И все равно, когда иду на сцену, я в них заглядываю: во мне засел страх, что в быстром темпе забуду порядок движений.
— Наверное, танцевать это дико неудобно и тяжело.
— Органику его хореографии я ощутила только на спектакле — поймала нужное состояние. А на репетициях после двух движений уже сбивалось дыхание, казалось, дальше невозможно двигаться. Но он как-то спокойно к этому относился, доканывал постепенно, вырабатывал выносливость. А рабочего материала Лок придумал столько, что хватило бы на три балета. Одно адажио, которое не вошло в спектакль, мне особенно жалко — Лок сам говорил: "Это лучшее, что я поставил в жизни". Но ни один партнер исполнить его не мог. Лок перепробовал всех — было важно, чтобы мне было не просто удобно, но чтобы между нами возникала какая-то химия. Сначала он хотел ставить на высокого Диего, но тот свернул плечо. Не на мне, у него старая проблема. Потом возник Джейсон, но он так и не смог выучить — все время забывал порядок. Потом появился Марси, у него все хорошо с памятью, но он маленький, по пропорциям мне не подходил, с моими длинными руками-ногами не справлялся. Наверное, мог бы это сделать Марсело Гомес из ABT (American Ballet Theatre.— “Ъ”). Но нужно недели три, чтобы хотя бы запомнить порядок движений, и еще столько же, чтобы станцевать это четырехминутное адажио в нужном темпе.
— А музыка не помогает?
— Да я ее впервые услышала дня за два до премьеры! Мы учили под счет, два месяца работы без музыки, вы можете себе представить? То есть сначала на сцене я вообще не воспринимала музыки. Сейчас, конечно, я уже ее знаю и ощущаю, как музыка и хореография находят друг друга. Они до такой степени насыщены деталями, что ведут себя как живой организм — каждый спектакль получается немного другим, новые сочетания, новые оттенки.
— Этот балет прорезают три видео: двойные портреты молодых балерин и старух. Вам Лок давал какие-то актерские задания по взаимодействию?
— А вы меня не узнали? В старухе? У нас был потрясающий оператор, у Спилберга работал. Гримировали по шесть часов и снимали очень долго. Актерствовать Лок запрещал, говорил: просто задумайся — вот, жизнь прошла. Или наоборот — подумай, какая ты красивая, молодая. Или давал послушать гимны, американский, русский. А потом монтировал интересные моменты.
Он считал, что каждый в зале прочтет в этом свою историю. Говорил, что ему важно, чтобы зритель не отреагировал, а задумался. А уже на следующий день смог пережить увиденное, открыть в себе что-то неожиданное.
— А зачем тогда вся эта история об Орфее, о Дидоне? Ведь музыка Брайерса — это деконструкция опер Пёрселла и Глюка?
— Мифы важны только потому, что в них речь идет о жизни и смерти. И мое последнее адажио тоже про это, про такое пограничное состояние. Я все пыталась это сыграть, а Лок сказал: "Вот ты просыпаешься, и есть секунды, когда ты еще можешь вспомнить свой сон, потом все улетучится. Вот эти секунды и есть твое адажио". Это очень сильное ощущение на сцене, ничего подобного я не испытывала.
— Хотите испытать такое еще раз в новом проекте?
— Ну, подумаю, нужно ли это мне снова. Но попробовать войти в жизнь Лока и его балета стоило. Я сначала ночами не спала, мне все репетиции снились, думала, ну зачем мне это? А теперь счастлива, что станцевала, что попала в мир Лока.
— А по каким критериям он набирает людей на проект?
— Кто выживет.