Алексею Кудрину было позволено многое, но в сложившихся условиях и этого стало недостаточно. Своим демонстративным уходом он показал, что конструктивное сотрудничество с властями стало невозможным.
"Мое заявление относительно того, что я не вижу себя в составе кабинета министров образца 2012 года, является продуманным и взвешенным" — так начинается текст комментария бывшего вице-премьера и министра финансов Алексей Кудрина, которым он на прошлой неделе поставил точку в самом громком властном скандале за последние годы. Поверить в то, что "эмоции здесь абсолютно ни при чем",— довольно трудно: уж очень презрительной была ухмылка Алексея Леонидовича, когда он выслушивал упреки Дмитрия Медведева, досиживающего последние месяцы в президентском кресле; уж очень унизительной — реплика, что по поводу отставки еще надо посоветоваться с премьером; уж очень показательным — указание на ложь о том, что Кудрин мог стать лидером имитационного марионеточного проекта под названием "Правое дело".
Впрочем, были эмоции или нет — сейчас уже не важно. Тем более что само заявление основано на сухом расчете — во всех смыслах этого слова. С одной стороны, Кудрин не смог согласиться с тем, что его начальство пытается изобрести новую арифметику, в которой дебит не сходится с кредитом, расходы можно увеличивать, не оглядываясь на доходы, раздавать обещания, не задумываясь о том, можно ли их выполнить. А с другой, ему как профессионалу — как бы его ни ругали обиженные в разное время чиновники и академики — было явно "западло" участвовать в разрушении и собственного авторитета, и столь тяжело доставшейся, но все еще хрупкой макроэкономической стабильности. Хрупкой настолько, что некоторые весьма высокопоставленные собеседники "Денег" соглашаются с тезисом о том, что никакой финансовой стабильности и нет вовсе.
Дворовый сленг, кстати, уместен. Именно словом "западло" в свое время мне объяснял свой уход из экономической политики один из бывших соратников Кудрина. Не для печати, конечно. Отчасти потому, что не хотел обижать продолжающих работать на власть друзей и коллег, отчасти потому, что для того, чтобы стать открытым диссидентом, нужна недюжинная воля и храбрость, отчасти благодаря четкому пониманию того, что шансов на выигрыш в политической борьбе не было. И вовсе не потому, что Путин силен, а бизнес и средний класс слабы. Просто нефть дорожала так быстро, что даже объедков со стола российской верхушки хватало на быстрый рост благосостояния низов.
Оставшимся во власти либералам, профессионалам и просто трезво и самостоятельно мыслящим людям и я, и мои коллеги периодически задаем примерно один и тот же вопрос: каково это — обслуживать власть, понимая, что общий курс — в тупик? Каково разрабатывать новые сорта колючей проволоки, понимая, что ею не только пастбища огораживают?
Ответы получаем разные: от уныло-циничных про деньги и возможности для карьеры до философски-самооправдательных. Дескать, не все плохо, что правительство делает, без профессиональных экспертов было бы много хуже. Иногда просто полное ощущение, что место такому кадру на Триумфальной площади 31-го числа с плакатом "Банду Шмутина под суд!", а потом спохватываешься, смотришь на визитку, понимаешь, что пару часов назад он сидел в каком-нибудь важном президиуме, обсуждая какое-нибудь совершенствование налоговой политики. Партизан, да и только, разве что поезда под откос не пускает.
Пользуясь преимуществом давних личных отношений с Путиным, Кудрин много лет позволял себе "тиранам правду говорить". Между прочим, эта державинская строка была неофициальным девизом Фонда эффективной политики Глеба Павловского — чтобы уж совсем со стыда не сгорать.
Можно по-разному относиться и к стратегии партизанщины: и признавать ее как приемлемую форму взаимоотношений профессионала и власти, и порицать — как потворство сползанию в застой, и даже категорически противостоять — радикальная оппозиция, кажется, называет ее "продлением агонии режима".
Важно, что Кудрин, наконец, ее отверг. И последние, внешне загадочные строки его манифеста — про "бесценный опыт последних дней" — следует расшифровывать именно так. "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых".