 |
В России всего две специализированные зоны для иностранцев. Одна — на Дальнем Востоке, другая — в Мордовии. В мордовском поселке Леплей побывала корреспондент "Власти" Елена Самойлова.
В Потьме
Станция Потьма особенно соответствует своему названию в ночное время суток. В тусклом свете привокзальных фонарей едва различимы навьюченные багажом фигуры, высыпавшие из поезда. Увидев новую партию приезжих, шеренга старушек с вяленой рыбой и яблоками заметно оживляется.
— Вы не знаете, где здесь можно поменять доллары? — обращается к ним на ломаном русском один из пассажиров, по всей видимости, вьетнамец.
В ответ ему предлагают купить за $50 ведро яблок и успокоиться. Вьетнамец продолжает поиски обменника на перроне, но в конце концов уныло оседает на скамью в зале ожидания.
— У вас нет сигарет? — поймав мой заинтересованный взгляд, спрашивает он.
— Нет.
— А где здесь обмен валюты, знаете?
— По-моему, его здесь вообще никогда не было.
— Здесь не покупают доллары и не продают сигареты,— с ужасом подытоживает вьетнамец.— К брату еду. Сидит здесь. Первый раз в Потьме. С долларами и без сигарет.
Тут я вижу человека в форме. Это замполит Геннадий Вотрин. Его машина совсем недалеко.
Затерянные в глухих мордовских лесах поселки режут слух названиями-местоимениями: Явас, Онаево, Самаево. Сначала мы едем в Явас — центральный поселок Зубово-Полянского района. Всего поселков десять. На них приходится шестнадцать колоний всех режимов, включая две для туберкулезников и наркоманов, участок для осужденных к пожизненному заключению, ВИЧ-инфицированных и иностранцев. Здесь — "красная" зона. Иными словами, здесь нет блатных, а воровские законы не работают. Здесь абсолютный авторитет администрации.
 |
| Вообще-то в зоне есть комната отдыха с телевизором. Но иногда заключенные добираются и до спортплощадки |
Брата того вьетнамца, который искал в Потьме обменник, я встретила на следующий день в зоне для иностранных подданных и лиц без гражданства в поселке Леплей.
— У вас есть брат? — поинтересовалась я для верности.
— Есть.
— Я видела его в Потьме. Так что готовьтесь к свиданию.
— Хорошо.
— Вы давно здесь?
— Уже давно.
— А за что попали?
— Наркотики.
Заключенный мялся, прятал лицо от объектива и при первой возможности скрылся из виду.
Начальство сразу сделало нам предупреждение. Против желания иностранцев не снимать. Неполиткорректно. Неграми даже между собой в разговоре не называть. Тоже неполиткорректно. Здесь чтут нормы международного права и имеют опыт общения с представителями иностранных посольств, которые время от времени навещают своих проштрафившихся сограждан. Сразу обратили на себя внимание добротные серые френчи из хлопчатобумажной ткани, в которые одето большинство заключенных,— гуманитарная помощь от швейцарской армии. Правда, ни одного швейцарца здесь не оказалось.
Леплейский контингент пополняется в основном за счет иностранцев, совершивших преступление в западной части России. Изначально она была рассчитана на двести человек, но сейчас здесь сидят четыреста шестьдесят заключенных из пятидесяти стран мира, в том числе афганцы, норвежцы, голландцы, датчане, африканцы. Последних больше всего. Выходцы из Нигерии, Мозамбика, Заира, Камеруна, Зимбабве попадаются, как правило, на наркоторговле. На фоне берез и ярко-зеленой мордовской травы их иссиня-черные лица, сияющие белозубыми улыбками,— экзотическое зрелище. На груди — бирки с именами, неуклюжими в русской транскрипции: Оби, Аго, Асанти.
Зона по виду и даже по распорядку дня напоминает обычный пионерский лагерь. У каждого своя кровать, тумбочка с вещами. В комнате отдыха приличный телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр. Есть спортплощадка и даже библиотека. Вот только при появлении начальства заключенные вскакивают, как солдатики, вытягивая руки по швам, старательно держат шаг в строю, внимают каждому слову.
— Как вы друг друга понимаете? — спрашиваю охрану.
— Нормально.
— По-английски общаетесь?
— Да нет,— смеются,— они русский учат.
— Здравствуйте, начальник,— словно в доказательство произносит проходящий мимо мулат, приветственно приподняв кепку.
Молодой охранник рассказал, что некоторые заключенные даже освоили несколько фраз по-мордовски:
— Подходит ко мне тут один из Камеруна и говорит по-мордовски: "Закурить не найдется?" Я чуть чинарик не проглотил.
 |
| В Леплее есть свой зэк-парикмахер. Он настоящий профессионал, но заказывают ему чаще всего одну и ту же стрижку: "под ноль" |
Все заключенные, с которыми я разговаривала, задавали практически одни и те же вопросы.
— Какая в Москве погода?
— Сколько стоит водка?
— Как сейчас одеваются?
Но общительными оказались исключительно африканцы. С европейцами разговор не клеился абсолютно. Они напрочь отказывались фотографироваться и отвечать на вопросы.
— Европейцы,— подтвердили охранники,— не любят светиться. Африканцы — другое дело.
Истории попадания в мордовскую зону у большинства заключенных разнились только в количестве граммов кокаина, за который их задерживали в Москве.
— Как вам здесь живется? — спросила я.
— Нормально. Только холодно. Русская зима — это ужасно.
— Что, кто-нибудь что-нибудь отморозил?
— Нет.
— Болеете зимой чаще?
— Нет.
— В чем тогда проблемы?
— В футбол играть не можем. У нас международная сборная по футболу. Мы — "Черные буйволы".
— А с кем играете?
— С российской сборной. Из соседней колонии.
— Они правда такие матчи устраивают,— подтвердили охранники.— Орут на весь Леплей.
Все реплики людей в погонах звучат в гробовой тишине. Заключенные мгновенно замолкают и автоматически принимают стойку "смирно". Воспользовавшись паузой, начальство отводит меня в сторону и делает внушение:
— Зачем вы руки им пожимаете?
— А что здесь такого?
— Нехорошо это. У нас говорят: если ты целуешь заключенного, ты целуешь его в задницу.
— Ну я же с ними не целуюсь.
 |
| Воскресные службы в костеле проходят под звуки тамтамов |
Пару лет назад в Леплее появился костел. О нем говорят с гордостью и почти с благоговением не только заключенные, но и сама администрация. Причем постоянно упоминается некий отец Клементий.
— Отец Клементий — большая фигура в современном католицизме,— повторяли мне на каждом шагу.— Он вхож к самому папе римскому! Он приезжал на открытие и освящение, поэтому наш костел настоящий!
Сам костел представляет собой небольшой аккуратный домик. Захожу внутрь. На окнах и подоконниках кресты, два ряда по шесть скамеек разделены узким проходом, напротив большой деревянный стол, под столом пара тамтамов и горка неведомых мне африканских погремушек.
— Это чьи? — удивляюсь я.
— Так заключенные на них играют,— поясняет начальство,— у католиков так принято. Поют, играют, такие концерты закатывают — на весь Леплей слышно. У них, кстати, служба скоро, сами посмотрите.
Через некоторое время в костел действительно потянулись люди, в основном африканцы. По моим подсчетам, собралось человек восемьдесят. Они неспешно разобрали погремушки, достали молитвенники, и "служба" началась. Прихожане пели. Заунывные, тоскливые мелодии сменялись веселыми и ритмичными. Заключенные от души лупили в барабаны и пританцовывали на месте так, что, казалось, вибрировали стены. Все действо длилось около двух часов.
 |
| Обед закончен. Шеф-повар Голод (справа) и его напарник-китаец проводят культурный досуг, изучая продукцию ИД "Коммерсантъ" |
Полдень. Время обеда. Уже на пороге свежевыбеленного здания столовой слышно, как стучат ложки.
— Лучше не отвлекать заключенных от еды,— настоятельно советует охрана.
Мы остаемся на улице. В проеме зарешеченного окна появляется внушительных габаритов фигура в фартуке и белом колпаке. Колоритная внешность: веселые карие глаза, густые черные брови.
— А это наш шеф-повар Голод,— объясняет охрана.— Что, Голод, дашь интервью?
— Не дам.
— Почему? — спрашиваю я.
— Так вы же первым делом спросите, за что я сижу.
— Конечно.
— А я вам не скажу. Давайте лучше я вас покормлю.
Мы проходим на кухню, уставленную дымящимися кастрюлями.
- Вы что, правда будете есть? — вдруг искренне удивляется Голод.
- Ну вы же сами предложили.
Повар до краев наполняет металлическую миску вегетарианской похлебкой и просит угадать, какие овощи в ней плавают. Перечисляя ингредиенты, я неожиданно краем глаза замечаю знакомый шрифт — на подоконнике лежит аккуратно сложенная газета. Подхожу ближе и столбенею: "Коммерсантъ".
— Вы читаете "Коммерсантъ"?!
— Да. Мне регулярно передают сюда газеты и еще еженедельники "Власть", "Деньги". Знаете такие?
— Еще как. Я работаю в "Коммерсанте".
— Мне очень нравится "Коммерсантъ",— живо реагирует он.— Кстати, и многие заключенные читают. Если не верите, я сейчас схожу за еженедельниками.
Получив "добро" от охраны, Голод отправляется за журналами. В его отсутствие удается выяснить, что шеф-повар Аркадий Голод, проживавший раньше в Тель-Авиве, отбывает в Леплее срок за мошенничество.
— Правда, вины не признает до сих пор,— замечает охрана.
— Не признаю,— Голод вновь появляется на кухне уже с журналами в руках.— Меня подставили. Не хочу об этом говорить. Но если захотите, я расскажу вам об этом через два года, когда выйду отсюда. Приеду в "Коммерсантъ" и дам вам интервью. Идет?
 |
| Это не распальцовка и не виктория. Афганец просто показывает, что до освобождения ему осталось два года |
Возможно, шеф-повар Голод когда-нибудь действительно приедет в редакцию. А вот еще с одной местной легендой мне так и не пришлось и, видимо, уже не придется встретиться. В Леплее местные жители рассказали мне об уроженце Барбадоса, который считается в Зубово-Полянском районе плейбоем номер один.
Отсидев срок, барбадосец отказался уезжать на родину и решил обосноваться на мордовской земле. Это было нетрудно. Все селянки просто млели от темнокожего красавца. Барбадосец это быстро смекнул, купил велосипед и теперь разъезжает по всей округе, оказывая сексуальные услуги местным жительницам.
— Чистая правда,— подтвердили охранники.— Вот приезжайте лет через двадцать. Увидите, какой смуглой будет охрана мордовских лагерей.
Продолжение репортажа из Мордовии читайте в ближайших номерах "Власти"