Победа Энтони Блэра и его партии на выборах в Англии дала повод "Итогам" в пространном и эмоциональном комментарии обозначить приход новой генерации в мировую политику. Клинтон, Квасьневский и теперь Блэр образуют некий поколенчески-идеологический ряд. Литературно изощренная — для телевизора даже и чересчур — форма, в которую Павел Лобков облек свои построения, вполне позволяла уловить намек на отечественную ситуацию: нам бы тоже не повредили эдакие "молодые волки". Однако намек остался невысказанным: содержание прочих сюжетов — как "Итогов", так и других политинформаций — демонстрировало ситуацию в России столь отличную от английской, как если бы дело происходило на разных планетах.
Англичане, насколько можно судить по репортажам отечественного ТВ, избирая лейбористов, руководствовались главным образом соображениями стилистического, если не сказать косметического характера: островитянам захотелось чего-то свеженького. Карнавальная и развеселая атмосфера их выборов контрастировала с более чем щедро показанными "Итогами" карнавалами российских коммунистов. Английский джентльмен, отрекомендовав сидящего у него на руках скотч-терьера как "представителя шотландских националистов", мило оттенял выразительного представителя российского левого электората, объяснившего, что он за коммунистов, поскольку, по его мнению, необходимо "освободить нервную и сосудистую системы от гнета капитала". То, что у них юмор, у нас — патология: сей российский пациент так же отличается от голосовавшего за левых англичанина, как "красный" Блэр от красного Анпилова.
Маргинальный лидер "Трудовой России" в своем роде великолепен и уж никак не вял. Но вот с энергетикой российского политического мейнстрима все не так просто. Показанный в программе Николая Сванидзе фрагмент рабочей встречи Бориса Ельцина с Борисом Немцовым наводил скорее на мысли грустные. Немцов, улыбкопреемник Лившица, усевшись насупротив президента, вдруг заговорил суровым партийным языком. Ему кое-как удалось в обкомовской манере "доложить вопрос" о декларировании чиновничьих доходов, но ответный монолог Ельцина способен был поразить неискушенного зрителя (если бы таковой сыскался, но ничто не слишком для помнящих К. У. Черненко). Нагнетание напряжения с каждым следующим произносимым словом сделало бы честь лучшим мастерам голливудского драматизма: казалось, вот-вот президент скажет что-нибудь совсем уж невпопад. Но, разумеется, ничего подобного не произошло, напротив, интонации Ельцина окрепли и зазвучали как обычно, неопределенно-грозно. Уф! И кадр сменился: чеширско-немцовская улыбка Сванидзе сообщила нам — он тоже понимает то, что поняли мы, и, более того, понимает, что мы понимаем.
А что мы, собственно, понимаем? Что президенту стоит больших усилий собраться? Что похож он на человека, получающего какую-то отфильтрованную информацию из уст и рук очередного фаворита? Что, наконец, он скорее царствует, нежели правит? Все это не ново. А нова перспектива того, что Немцов, когда и если сядет в президентское кресло, уже настолько пообтешется и пооботрется, что станет очередным кремлевским экземпляром из тех, что "решают вопросы" и "дают добро". И его приемную осенит такой же чудовищный пейзаж с березкой в стиле "Гей, славяне", как тот, что украшает кабинет нынешнего президента.
Ироническая реплика ведущего "Зеркала" еще раз показала, что он по-прежнему играет на стороне зрителя. Ни Доренко-громовержец, ни Киселев, держащий в кармане какую-то колоссальную невидимую миру фигу, не допускают эгалитаристской крамолы. Доренко слишком праведен, чтобы предположить наличие у зрителя такого экзотического предмета роскоши, как головной мозг. Киселев же ведет нескончаемый диалог со всевозможными функционерами и ему зритель, вообще говоря, даже ни к чему. При этом магия искусства — даже пограничного телевизионного жанра — такова, что позволяет иметь дело не с реальными персонажами, а как бы с их проекциями. То есть "куклы" номер два, но не Шендеровича, а Киселева.
Новейшей жертвой итоговского кукловода пал министр Куликов. Как известно, МВД арестовало двух женщин, подозреваемых в совершении теракта в Пятигорске. О чем с вполне законной гордостью и объявил Куликов, назвав имена и показав фотороботы означенных террористок. Затем выяснилось, что фотографии этих женщин опубликованы в книге бывшего президента Чечни Яндарбиева. И одна из них в тот самый момент, когда, по Куликову, она находилась под стражей, спокойно беседовала с Иваном Рыбкиным в резиденции Масхадова. То, что имела место какая-то путаница — это понятно. В чем именно она заключается — судить сложно. Может быть, задержанные пошутили и назвались именами каких-то известных чеченских деятельниц? Ну вроде того, как достославные Бегемот и Коровьев отрекомендовались Панаевым и Скабичевским при входе в писательский ресторан. Так или иначе, Киселева эти анкетные недоразумения сподвигли к тому, чтобы приписать министру внутренних дел такую логику: он-де полистал на ночь книгу Яндарбиева, запомнил оттуда имя Фатима и, узнав наутро, что одну из задержанных зовут Фатимою, поспешил объявить, что это та самая Фатима, которую он видел в книге. Какого бы ни был Киселев мнения об умственных способностях российского министра внутренних дел, но вменить генералу убеждение, что в Чечне живет одна-единственная Фатима, есть ход уж чересчур фантастический.
Впрочем, если рассматривать его как метафору замутненного состояния умов российских государственных мужей, то она, метафора, может и сгодиться, даром что сильна. Во всяком случае белорусские страницы и в доренковской, и в киселевской аналитике эту самую мутность подтверждали. Многочисленные, щедро показанные поборники объединения метали молнии в противников оного. Крику было много. Аргументации pro — вообще никакой. Взлетал лужковский палец. Кипела слюна у горячих коммунистических губ. Слова "нерушимое братство" были самыми мягкими из тех, коими описывалась необоримая тяга народов друг к другу. С contra вышло получше: говорил Гайдар и говорил вполне внятно. Дозволенные, сиречь показанные речи его сводились к тому, что если экономические связи есть, то ни в каких особых политических подпорках они не нуждаются. Рынок, мол, и так работает, без братания с недоразвитым по части демократии режимом.
Из пространных подборок, данных ОРТ и НТВ, зритель мог уяснить несколько вещей. Первое: эти телеканалы находятся в натянутых отношениях с мэром Москвы. Второе: никаких иных резонов для объединения, кроме чисто политических, не существует. То есть припугнуть НАТО, поднять опавшие рейтинги при помощи настоенного на чернобыльских травах йохимбе-экстракта.
Чем бы ни завершились такие маневры, НАТО от этого не будет ни тепло, ни холодно. Большому и взрослому миру нет до нас дела: мы что вместе, что порознь слишком слабы, чтобы всерьез напакостить. Да и самая умаленность страны в нашей ситуации является неким залогом гражданских свобод. Усиливаясь, российские режимы сплошь и рядом начинали гвоздить и правых, и виноватых и потому рукоплескать грядущему возрождению сильного государства мешает тот орган, который патриоты именуют исторической памятью. Может, и хочется иной раз в понедельник утром великодержавности, но стоит ли ради нее пыжиться?
К тому же политики-объединители выглядят совершеннейшими пикейными жилетами: великие державы не создаются и не разрушаются заклинаниями о "единых семьях" и "новых исторических общностях". Увы, вероятность того, что обывателям обеих республик изменение политического расклада как-то отравит жизнь, существует. И обольстительные перспективы — воздвижение в Москве монумента Великому Объединению работы Церетели или, скажем, перенос в Минск новейшего столичного пугала, Буратино с головой Горгоны — как-то меркнут при мысли о том, что следующим всенародно избранным окажется не блэристый Немцов, но анпилистый Лукашенко.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ