Вчера в Московском доме литераторов праздновали пятилетний юбилей издательства "Вагриус", едва ли ни самого популярного и удачливого на российском книжном рынке. На его примере можно судить не только о коммерческой конъюнктуре, но и о состоянии отечественной словесности вообще. К тому ж, этот юбилей наталкивает на некоторые воспоминания.
Во времена "застоя" словесность, понятно, была "официальной". В обороте было даже выражение "секретарская литература", но авторов таковой было немного, по числу секретарей Союза писателей, бессмертных, как французские академики. Но и рядовые писатели жили не худо. Разными путями денег у расторопного члена Союза в месяц набегало в размере профессорского оклада. (И это при том, что советский официальный литератор был существом кромешно темным и мало на что годным.) Таким образом, членство в Союзе писателей было равносильно получению генеральского чина или принятию в Академию наук членом-корреспондентом.
Однако, как ни парадоксально, печатали тогда многих и "нечленов". Объясняется это просто: из четырех тысяч московских "членов" реально что-либо сочиняли сто--сто пятьдесят человек, основной же объем литературной работы, журнальной, переводческой и даже беллетристической, выполнялся отнюдь не записными писателями. Поэтому для литераторствующих, но не подпущенных к основной кормушке, было создано несколько отстойников, комитетов литераторов.
Эта полупечатающаяся, а чаще — не печатающаяся вовсе прослойка профессиональных литераторов, чуть озлобленная, нищая и зачастую талантливая, составляла мощный слой неофициальной — и тем интересной — словесности.
После того как из "Нового мира" убрали Твардовского, погасив тем самым последний очаг разрешенной в печати фронды, журнальная жизнь являла собой пейзаж после битвы. Кое-кому как-то еще удавалось сопротивляться и выворачиваться — скажем, Юрию Трифонову, но все как один, даже самые благополучные, были под сильным прессом. Отчаявшиеся либо уезжали тихо, не хлопая дверью, либо предварительно шли в лобовую атаку, более или менее хитроумно обставленную, как это сделали "метропольцы", либо без экивоков — Максимов, Войнович, Владимов.
При Горбачеве Союз писателей потерял свои позиции и развалился. Но вожделенного расцвета отечественной словесности, на который рассчитывали либералы, не случилось. Сначала журналы перепечатывали "тамиздат", почти полностью игнорируя авторов, живущих под боком, потом стали рушиться государственные издательства. Наконец толстые журналы, выполнив чисто публикаторскую функцию, потеряли подписчиков и принялись медленно умирать. Разрушилась и "естественная монополия" книготорговли в России. Читатель окончательно потерял ориентацию. А сами писатели в результате — и те, кто хорошо кормился, обслуживая режим, и те, кто ходил по острию бритвы, — стали нищими. Деньги из литературы ушли.
Свято место пусто не бывает, и мы все помним "период Чейза", "период Винни Пуха", период астрологии и хиромантии, "дамского романа", наконец, пока году на седьмом после того, как российская словесность "сбросила оковы цензуры", не начался бум отечественных книг. То есть "время 'Вагриуса'", условно говоря. Но не нынешних Некрасова и Пушкина с базара понесли, а невероятную халтуру в виде сомнительных триллеров и откровенной порнухи. Чего и следовало ожидать.
Постепенно наладилась негосударственная книготорговля. Появилась реклама. Одни издатели — постаромоднее, с "идеалами" — прогорели, и их место заняли "Эксмо" и им подобные предприятия. Впрочем, в последние годы издано такое количество серьезных книг по всем отраслям знаний, от энциклопедий и словарей до истории, философии, культурологии, что остается только диву даваться, когда входишь, скажем, в "Гилею". Как и на какие деньги все это издается — отдельная тема для небольшого исследования. В загоне остается лишь современная беллетристика. В загоне не том смысле, что вовсе не издается (книги почти всех известных серьезных современных прозаиков лежат на прилавках), а в том, что плохо принимаются оптовыми торговцами, знающими два-три имени, если и принимаются, то плохо расходятся, а значит, почти вовсе не оплачиваются. Ситуация, как принято говорить, "западная". С той лишь разницей, что в списки бестселлеров "там" часто попадают весьма серьезные и даже интеллектуальные беллетристические сочинения. У нас же это пока исключено: общий уровень жизни и культуры не допускает роскоши полноценного функционирования современной литературы.
Опыт "Вагриуса" в свете выше сказанного кажется уникальным. Точно рассчитав свои финансовые силы, издательство одной рукой выбрасывает на рынок тонны "чтива", целиком сделав такого, например, монстра коммерческой словесности, как Доценко. Другой же подсовывает на рынок не меньше вполне приличных книг известных прозаиков, от Валерия Попова до Александра Кабакова. И, что совсем уж невероятно, платит им гонорары, не дожидаясь, пока их книги исчезнут с прилавков, что с современной прозой по определению происходит медленнее, чем с суррогатами. То есть действует тоже как "там". Более того, издательство нащупало и средний путь — наводнило рынок беспроигрышной литературой, которую никак не отнесешь к бульварной, а именно мемуаристикой. Это симптом того, что жизнь налаживается. Издательская, а следом и литературная. И если тенденция, обозначенная "Вагриусом", окрепнет в нашем книжном обиходе, то в будущее можно смотреть без боязни.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ