Жизнь лондонского "Иванова" закончилась в Москве
Британский совет привез в российскую столицу один из самых популярных спектаклей этого сезона в столице английской. Премьера чеховского "Иванова" в лондонском театре Almeida состоялась в феврале этого года, а в конце апреля англичане уже играли ее на сцене московского Малого театра. Небывалый зрительский ажиотаж подогревался еще и тем, что заглавную роль в спектакле Джонатана Кента исполнил Рэйф Файнз, недавний "английский пациент" из девятикратного оскароносца этого года.
На последнем московском представлении "Иванова" англоязычной публики в партере Малого театра было едва ли не больше, чем русскоязычной. Сидевшая рядом со мной общительная дама оказалась сотрудницей администрации Almeida. В антракте она взволнованно рассказывала мне о трудностях, с которыми столкнулись на этих гастролях актеры. Но не бытового, как можно было бы вообразить, а чисто творческого свойства: в небольшом лондонском зале всего три сотни мест и нет сцены. Малый же театр втрое больше, и подмостки здесь довольно высокие. Не говоря уже о бархате и позолоте, "переиграть" которые с непривычки было весьма непросто. Первым из четырех сыгранных в Москве спектаклей артисты были очень недовольны (многие зрители, к слову, тоже). Однако затем успех нарастал с каждым днем.
"Тут постановка производит совсем другое впечатление", — уверяла соседка. В финале она, к моему изумлению, утирала потоки слез. Спектакль, безусловно, отличный (о чем ниже), но откуда такая чувствительность, тем более, если смотришь его в энный раз?
Оказалось, что театр прощался в этот вечер не только с Москвой, но и с самим "Ивановым". Almeida, которую некоторые английские критики считают самым значительным достижением британского театра девяностых годов, — не репертуарный театр. Чеховский спектакль шел в Лондоне на сплошных аншлагах шесть недель кряду (единственный перерыв был сделан на два дня, когда Файнз летал в Лос-Анджелес на церемонию вручения "Оскара", которым, впрочем, в "мужской номинации" его лично как раз обделили). Теперь съездили на эксклюзивные гастроли в Россию, и все. Больше "Иванов" играться уже не будет.
Если такой успех, почему бы не играть и дальше в Лондоне, не ездить по фестивалям? "Что вы, это немыслимо", — всхлипнула англичанка, — "у Рэйфа давно все расписано на два года вперед, да и у других актеров тоже".
Надо сказать, что новый "секс-символ" мирового кино в Москве держался подчеркнуто скромно. Индивидуальных интервью для газет не давал вовсе; единственный раз предстал перед журналистами на общей пресс-конференции театра, да и там невинно сидел с самого боку и воспитанно вставал, когда ему задавали вопросы. Словом, чтил "ансамблевость" труппы и особое свое положение никак не выказывал. Когда кто-то дежурно поинтересовался у звезды о соотношении кино- и театрального опыта, Файнз ответил, что театр облегчил ему работу в кино: после выступлений на сцене он совсем не робел перед кинокамерой.
Судя по спектаклю, актер мог бы ответить и наоборот. Должно быть, именно в силу своих кинематографических навыков Файнз блестяще владеет логикой каждого эпизода. Играя Иванова, он умело использует технику "крупного плана", в нужный момент фокусируя все сценическое действие на своем жесте, на интонации или на выражении глаз. Он легко, без видимых усилий и дешевых претензий на лидерство, включается в каждую сцену и сразу берет ритм спектакля в свои руки. С другой стороны, роль, во многом построенную на нервных перепадах настроения, на болезненных контрастах оцепенения и ярости, Файнз играет подробно и последовательно. Как говорится, играет "без швов".
Пожалуй, это самый молодой из всех Ивановых, каких мне довелось увидеть. Файнзу даже чуть меньше указанных Чеховым тридцати пяти лет. Обычно (во всяком случае, в России) роль эту поручают артистам в более солидном возрасте, а потому груз сомнений и стыда, давящий на Иванова, можно отчасти объяснить длительностью прожитых лет. Здесь этот мотив отпадает. Иванов действительно молод, хорош собой, не подлец и не дурак, но все это лишь обостряет его незавидную судьбу.
В чеховских постановках принято искать общий тон, разгадывать секрет синтеза жанров. Постановщик Джонатан Кент смело разделяет (мело)драму и водевиль, не размешивает одно в другом. Сцены помещичьей жизни решены им в откровенно водевильных, даже фарсовых тонах. Удачными они становятся благодаря блистательной, без преувеличения, труппе Almeida.
На газетной полосе всем внимания не уделишь, скажу только, что такой команды собранных и обаятельных профессионалов каждый день не увидишь. Сидя на "Иванове", не знаешь, что делать: то ли смеяться над персонажами, то ли восхищаться мастерством Энтони О`Доннелла (Боркин), Оливера Форта Дэйвиса (Шабельский), Иана Макдайрмида (Косых), Билла Патерсона (Лебедев). Объяснение Лебедева "среда заела" звучит не так уж глупо, как кажется Иванову.
Впрочем, Джонатан Кент затушевывает мотивы социальные и снимает с героя ношу конкретной вины, отчего драма Иванова становится не тяжелой расплатой, но чем-то вроде страшной экзистенциальной болезни. В английском тексте (в Москве спектакль играли без перевода на русский, но в новом переводе на английский, сделанном известным современным английским драматургом Дэвидом Хейром) особенно выделялось часто слышащееся "exhausted", произносимое про себя Ивановым, — изнемог, изнурен. Когда в третьем акте герой оказывается в угловой выгородке плесенно-зеленых тонов, с одной дверью без окон, чувство сырой и безнадежной ловушки (так сказать, "у жизни в лапах") передается зрителю почти физически.
Игра с пространством — со всеми этими стенами и окнами-дверями вообще весьма важна для режиссера, хотя и не бросается в глаза. Джонатана Кента вообще трудно поймать за руку. Его постановка неконцептуальна, но на редкость добротна. "Иванов" лондонского театра выстроен тщательно, при том, что ритм его стремителен и плотен. На пресс-конференции англичане уверяли, что вживались именно в русские характеры и пытались воссоздать именно русскую жизнь. По счастью, это оказалось просто вежливостью гостей и никакого специального русского "колорита" в спектакле не оказалось. Бытовыми, коллекционно-натуральными деталями английский "Иванов" не злоупотребляет. Хотя подробностей в спектакле немало, ценить их начинаешь не сразу.
Тем, кто не имеет вкуса к тонкой выделке, работа театра Almeida показалась слишком незатейливой. Этот "Иванов" похож на дорогое английское сукно. Оно неброско, и только по невнимательности или по слепоте его можно принять за трехкопеечный товар.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ