Существует какой-то несформулированный, но непреложный закон сохранения качества воскресных политинформаций отечественного телевидения: если одна программа на каком-нибудь канале вдруг выходит особенно хороша, на другом жди беды. В пасхальный уик-энд с отрадной внятностью выступило "Время", "Итоги" же, напротив, вышли на редкость расплывчаты и сплошь сослагательны. "Зеркало" держалось, как всегда, изяществом метафорических переходов от сюжета к сюжету. Но эпическое обаяние интонаций Николая Сванидзе иной раз вредит зрелищности: если все так спокойно в Багдаде, то к чему, собственно, нам тревожиться смотреть? И еще одно наблюдение: именно те сюжеты, которые повторяются в разных программах, можно было и бы вовсе исключить. Удивительное искусство древних "совков" судить о грядущих катаклизмах по разнице заголовков в "Правде" и "Известиях" разделило судьбу гадания по внутренностям жертвенных животных.
Сравнить белорусские сюжеты Сванидзе и Киселева стоит разве что ради того, чтобы отметить лишний раз разницу почерков. Например, Евгений Киселев приблизительно в 21.30 по московскому времени высказал многозначительное предположение: коммунистам в данный момент невыгодно объединение России и Белоруссии. Рассуждения на эту тему были сопровождаемы заговорщической мимикой и упакованы в тяжеловесные вводные конструкции: "отчасти, может быть, судя по всему, целый ряд" etc. Смысл их сводился к тому, что на будущих выборах Лукашенко оттянет голоса левого электората.
Удивительно в этих пассажах было то, что часом ранее сходные мысли звучали в программе "Зеркало" безо всякой сослагательности, просто и ясно: стратегические интересы коммунистов в данный момент противоречат интересам тактическим. Причем высказано это было депутатом Николаем Гончаром, то есть прозвучало de profundis коммунистического движения. Киселевский пафос открывания какой-то сомнительной и, главное, уже открытой политической территории и старание "важно в том уверить, в чем все уверены давно" сыграли с ведущим "Итогов" дурную шутку. "Самый простой способ утопить идею — это довести ее до абсурда", — сказал Киселев, разоблачая показавшуюся ему затейливой зюгановскую игру. Разумеется: вот и наш телемакиавелли перехитрил сам себя.
Еще один сюжет, отыгранный и Киселевым, и Сванидзе, был посвящен президентскому радиопризыву: яйцам срочно прийти и поучить курицу. Призыв, в общем-то, вполне риторический и прозвучал довольно безобидно. Вмиг ставшее знаменитым "Боимся, Виктор Степанович?" было одной из тех милых живинок, теплинок и человечинок, которыми президент любит и умеет орлить свою речь. Заочный ответ Виктора Степановича, произнесенный им в Туле, тоже был совершенно благодушным. Тут были помянуты — с улыбкой даже и плотоядной — загадочные "красные яйца", виденные премьером в визитируемом регионе, вообще сказано было немало по-черномырдински выразительных слов: "Никаких балансов здесь не вижу. Я не сторонник заклинаний, я сторонник работать на результат".
Евгений Киселев ничтоже сумняшеся пренебрег заветом и показал себя сторонником заклинаний, а равно человеком, способным усмотреть "баланс" даже и где бы то ни было. Президентский призыв назван был "сюрпризом", лаконичные же синтаксические обломки премьера создали ни больше ни меньше как полемику. Не грядет ли новая кадровая революция? — вопрошал ведущий "Итогов". И кабы не вялость, совсем бы интонации были гоголевские: "А не спрашивал ли о том, не шьет ли, дескать, барин сюртук?"
Но экскурсы в русскую классику покуда остаются прерогативой Николая Сванидзе: изрядный фрагмент "Зеркала" посвящен был премьере как раз гоголевской "Женитьбы". Театрал Сванидзе сопряг два звездных интервью — Ральфа Файнса ("Список Шиндлера", "Английский пациент" и прочая, и прочая) и Александра Калягина. И если англичанин говорил о материях сугубо профессиональных, то Калягина вопросы интервьюера сподвигли на рассказ о том, как и почему иностранцы вообще и англосаксы в частности не могут толком играть русских драматургов. Не могут, оказалось, главным образом потому, что им не знаком страх — а именно страх, страх внезапного разоблачения и краха, по Калягину, движет гоголевскими персонажами. На вопрос, чего же все-таки боятся горделивые американцы, они отвечали: налоговой инспекции. Надо ли говорить, что упоминание основополагающего принципа западной цивилизации — неизбежны в этом мире только death and taxes — послужило Николаю Сванидзе подводкой к рассказу об отечественных налоговых новшествах?
Род англомании также постиг и Киселева: "Итоги" подробно рассказали о грядущих английских выборах. Этот стейк подавался под таким соусом: Англия — страна со старейшей парламентской традицией, и вот, нам есть чему поучиться. Из дальнейшего рассказа следовало, что один из главных пунктов лейбористской программы — отмена наследственного пэрства, сиречь членства в палате лордов. Чему бы нам тут поучиться? Представим себе, например, введение у нас наследственного думского депутатства. Одной мысли о могущих открыться при этом перспективах достаточно, чтоб впасть пусть и не в гоголевский, но вполне национальный ужас.
Впрочем, на дворе весна и дни светлые, и хотя истекшая неделя была по части политической ничуть не лучше любой другой, даже Сергей Доренко, сей, так сказать, Хичкок телеаналитики, несколько ослабил творчество. Поводов ужасаться было не меньше, чем всегда — но, очевидно, не хотелось. И хотя лексическая атрибутика саспенса была тут как тут, общий тон передачи Доренко оказался почти спокойным, от чего субботнее "Время" только выиграло.
Такое впечатление, будто Сергей Доренко осознал амплуа и, что называется, окончательно отделил автора от героя своей эстетической деятельности. Именно роль простака позволила ему включить в передачу блок, посвященный истории незадачливой газетной невесты, после primae noctis огласившей округу воплями о том, что насчет интимной близости с новобрачным нефтяником она, оказывается, не договаривалась. Умудренные Сванидзе и Киселев от комментариев воздержались — то ли из корпоративной солидарности (своих бить нехорошо, а чужих не за что), то ли по той причине, что говорить не о чем. Доренко же проникновенно растолковал нам, что масло — масляное, Волга впадает в Каспийское море, а на рынке газетном действует то же простое и суровое правило, что и при любой сделке купли-продажи: хозяин — барин. Несколько озадачивающей была только метафорика: с одной стороны, Доренко назвал "Известия" орлеанской девой и тут же в прах разгромил сие сравнение на том основании, что дева не имеет обыкновения себя продавать. С другой, смысл мутноватых, но взволнованных силлогизмов, предварявших традиционное "всего вам доброго", сводился к тому, что все случившееся есть нормальное явление и послужит разнообразию отечественной прессы. Впрочем, логику никак нельзя счесть сильной стороной дарования Доренко: историю с черномырдинскими миллиардами, по его мнению, следовало бы не перепечатывать из "Монда", но расследовать самим известинцам — просто потому, что "Известия", которые "лидируют 80 лет", должны знать свою страну лучше, нежели иностранцы.
Филиппика об отечественных расследователях, может, и благородна по замыслу, но как-то совсем уж безосновательна по сути: никаких предпосылок к тому, чтобы московская газета знала что-то о положении дел в швейцарских банках (или где там хранятся гипотетические миллиарды премьера) более, чем ЦРУ, нет. До того, чтобы ФСБ обзавелась собственным сервером в Интернете, где желающие могли бы прочесть стенограммы заседаний коллегии этого ведомства, дело покуда не дошло.
Зато соответствующим устройством обзавелась РПЦ. Теперь духовно жаждущие хакеры смогут отринуть пагубное пристрастие к сайтам "Плейбоя" и обратиться к высокому, не отходя от монитора. Но это в будущем, пока же, в преддверии длинных праздников, ситуация заставляет согласиться с ламентацией Николая Сванидзе: "Какая досада: ни хорошенькие женщины, ни даже мужчины не понимают своих желаний".
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ