Мы предложили героям нашей еженедельной рубрики "Воскресная политика" выступить на страницах газеты в роли критиков самих себя, поделиться своим мнением о коллегах, а также о нас, газетчиках. Первым, как известно, откликнулся Николай Сванидзе. Вторым принял участие в эксперименте автор и ведущий аналитической программы "Время" СЕРГЕЙ ДОРЕНКО.
— Ваше "Время" и вы выходите в эфир раньше всех, после вас Сванидзе и Киселев. С одной стороны, вам труднее: вы первый. С другой, легче: вы можете первым сказать все и сразу, а потом смотреть, как это получилось у коллег.
— Оговорюсь сразу: не буду говорить ни о чем на нашем телевидении, кроме как о своей программе. Во-первых, хотя бы потому, что телевизор не смотрю. И это почти правда. О программе "Зеркало" вообще ничего не слышал. Женю Киселева воспринимаю как монумент, к которому прихожу с цветами. А во-вторых, телевидение — большой и страшный интеллигентский гадюшник. А нападать на братьев-гадюк не вижу смысла. А так в жизни мы все — милые люди, встречаемся в лифтах, барах.
— Хорошо, поговорим о вас и о "Времени". Последняя ваша программа на удивление спокойная и даже мирная. Да и вы в эфире какой-то другой: уставший взгляд, глубокие вздохи, черный костюм. Это проявление политкорректности по отношению к теме Чернобыля или основательная смена имиджа?
— Конечно, Чернобыль — не повод для насмешек. Костюм же был все-таки фиолетовый, не черный. Это у вас телевизор плохо настроен. В остальном же я такой, какой на экране.
— Программа удалась? У вас первый сюжет всегда главный. Не слишком ли длинен он был, описание дружбы России и Китая затянулось на целых 20 минут. Почти половина программы. А потом быстренько по Чернобылю, международному терроризму, "известинскому" конфликту. Четыре темы за 45 минут. Не мало ли для аналитика?
— У меня есть хороший знакомый, импресарио из Аргентины Нико Канюки, в прошлом польский еврей Канюцкий. Так вот он говорил: хочешь собрать хороший концерт — надо первым бить справа, и последним бить тоже справа. Первым был Китай, последним Голембиовский. Первый сюжет, может, и был длинен, зато как красочен, сколько натуры, репортажных съемок. Картинка была просто прелесть! Наш корреспондент отработал по полной программе. И мне это было особенно приятно, поскольку я долго жил на Дальнем Востоке.
Интервью с Голембиовским — это тоже удача. Кусок этот получился изысканный. Дело в том, что мы были очень хорошо подготовлены к разговору с ним, знали значительно больше о всей этой ситуации с ЛУКОЙЛом, чем, видимо, от нас ожидали. Поэтому и герой вышел таким обескураженным, этаким наивным ниндзя... В другой ситуации, конечно же, он бы так не откровенничал, а здесь сам себя ругает. Ведь у нас были факты. Обычно в конце программы я стараюсь оставить такую недоеденность. Иногда получается, иногда нет...
Был, на мой взгляд, найден новый поворот и в старой чернобыльской теме. О Чернобыле трудно писать и говорить, поскольку все уже написано и сказано. Всем известно, что все, кто прошел через эту трагедию — несчастные люди. Они никому не нужны, о них забыли. И вот два врача, этаких два доктора Менгеле, заявляют вдруг в эфире: Чернобыль — это уловка по выбиванию льгот. Кощунство? Да. Но все же это оживление.
— Но при таком отношении к структуре программы, а также к коллегам вы оставляете львиную долю событий за бортом?
— Я сознательно не отношу свое "Время" к разряду отчетно-выборных передач. А такие есть на нашем телевидении, когда ведущий старается отметиться буквально у каждого более или менее заметного события. Зачем, скажем, давать опять секвестр бюджета, когда еще не до конца ясны его параметры. На мой взгляд, лучше подробно обсосать действительно случившееся главное событие недели — до косточек, собрав колоритную фактуру, продумав его розыгрыш. Тогда и другие сюжеты могут быть не столь глубоки и вполне укладываться всего в пять минут. В этот раз, правда, меня еще несколько поджали по времени — из-за пасхальной трансляции.
— Что заметно отличает "Время" от прочих аналитических программ, так это обязательное присутствие в эфире героя из народа. В последнем выпуске ими были майор Федотов, отбывающий службу на российско-китайской границе, видимо, челночница Любовь Задворная, Анатолий Беспалов, жертва Чернобыля и еще несколько других. Это что, дань нынешней моде на все социально-активное или требование руководства первого, самого общественного канала?
— Вовсе нет, это обычная модульная журналистика, та, которую давно практикуют на Западе. Дескать, а вот расскажу сейчас я вам, как служил Гаврила почтальоном. Хотите сейчас на ходу изображу такой спецрепортаж? Слушайте: "И вот она, уже не молодая и уже не столь привлекательная, с подорванным производством здоровьем, брошенная пару лет назад мужем, с двумя крохами на руках, пополнила собою армию безработных. Она потеряла худо-бедно, но оплачиваемое место. У нее не осталось выбора, кроме как...". И так далее.
Ближе к народу народу понятнее. Нельзя зрителю все время показывать больших дядь из политики. Это старый проверенный рецепт. Кстати, если вы заметили, то такие наши репортажи бывают, как правило, двух видов. Первый я называю a la Акапулько. Это когда все не из нашей жизни. Другой — это когда супергерой один из вас. Для меня важно перебросить вектор к самому простому зрителю. На экране такие же, как и он. Зритель собственной шкурой должен чувствовать: тот, кто на экране, классный малый.
И, как мне кажется, этот народный жанр пока удается. Заслуга в этом Павла Кузнецова, одного из уважаемых мною на телевидении людей, редкого профессионала и моего учителя. Теперь он у меня руководит корреспондентами, учит их видеть, писать, снимать. Моя же роль во многом — спящего Кутузова.
— А нам казалось, что ваша роль по меньшей мере бесстрашного обличителя, по большей — enfant terrible нашего телевидения.
— Ради Бога, если вам так хочется. Сам считаю себя свидетелем и посыльным. Вы все занятые люди, у вас мало времени, вот меня и послали выведать для вас то, что вас интересует. Вы захотели — я сгонял. Ведь телевидение — сфера обслуживания, а я в ней работаю.
Так для какого же зрителя вы работаете?
— Не люблю говорить о миллионах. Пусть их три человека или один. Мне достаточно. Зритель не есть необходимость. Я — абсолютная инфузория-туфелька, живущая в чувствах и ощущениях. Никаких задач переустройства мира не ставлю. Не собираюсь рассуждать на тему "я и русская интеллигенция", "я и русская история". Мы сороки. Когда входит медведь, мы орем. Журналисты идиоты, скажут о нас. И будут правы.
— Наша критика обидна для вас?
— В переписке Тургенева и Мериме есть место, где говорится, "что читателю всегда нравится то, что не нравится нам, и не нравится то, что нравится нам". Будьте уверены, что нам и читателю понравится одно и тоже, но по разным причинам. Александр Тимофеевский очень интересный человек, не спорю. Но мне кажется, чаще всего он говорит не столько обо мне, сколько о себе самом. Как Мартин Лютер Кинг, все 99 тезисов про себя. Это забавное шоу. Не имею ничего против.