Сегодня одиннадцатая годовщина Чернобыльской катастрофы. Ровно одиннадцать лет назад юго-западный ветер пригнал в Новозыбковский район Брянской области тучу, состоящую из радиоактивных отходов. До сих пор плотность заражения этой местности превышает безопасную границу. В сорок раз на открытой местности и в три тысячи раз в лесу. Но там продолжают жить люди. Как живут — рассказывает наш специальный корреспондент АНДРЕЙ Ъ-ГРИШКОВЕЦ.
За 250 километров от очагов заражения
Перед тем как отправиться в Новозыбков, мы приехали в Брянск. Здесь несколько лет назад был построен лечебно-диагностический центр специально для выявления раковых заболеваний у людей, живущих в зараженных зонах. Возле подъезда этого современного семиэтажного здания стояла машина "скорой помощи". Рядом с красным крестом — знак "радиация". Все машины центра так помечены. Однако внутри здесь все как обычно. Больница — больницей.
Центр находится за двести пятьдесят километров от основных очагов заражения. Типичный пациент этого центра — колхозник, зарплата которого составляет двести тысяч, почти половину ее он тратит только на то, чтобы до центра добраться. Люди молча ждут своей очереди на обследование, которое может, все это хорошо понимают, закончиться спокойным сообщением врача: "У вас рак. Надо лечить." Лечить — значит надо ехать в Обнинск на операцию.
Когда правительство выделило деньги на создание центра, то вблизи зоны заражения его строить не стали — решили, что врачи там работать не захотят. Сейчас в зоне постоянно работает выездная бригада. Раньше кроме наших медиков там периодически работали иностранцы. Приезжали, собирали кровь на анализы, уезжали. Потом наши поняли, что это называется "сбор стратегического материала". И перестали пускать иностранцев. Новозыбковцам вспоминать об этом обидно: "Подопытных кроликов из нас сделали".
Поднимаемся на третий этаж, в кабинет заместителя главного врача Виталия Дорохова. У Виталия Владимировича комиссия. Проверяют финансовую отчетность. Спрашиваем, а есть ли что тратить. "Денег нет — в общем как и во всей стране. Но выкручиваемся. В зараженных зонах 32% населения имеют патологию щитовидной железы. В любой момент она может перерасти в рак. И от нас зависит, можно ли будет спасти человека. Вообще положение со здоровьем людей ухудшается. Если десять лет назад мы сталкивались в основном с внешним облучением радиоактивным йодом, то сегодня преобладает внутреннее облучение. В основном цезий-137. Поясню. Тогда в радиоактивных осадках преобладал йод, и люди, у которых его в организме не хватало, тут же добрали из атмосферы. Только не хватало обычного йода, а набрали радиоактивного. Отсюда и больные щитовидки. Теперь же йод распался. Но люди едят все с земли, из леса, в котором плотность загрязнения цезием превышает норму до трех тысяч раз. Глотают кучу 'маленьких реакторов', которые бомбардируют клетки. В результате у 10% детей мы обнаруживаем 'сломанные' хромосомы. Это значит, что их потомство будет иметь измененную биологическую структуру."
На пути
Поговорив с врачом, решаем, что пора отправляться в Новозыбков. Нашим попутчиком оказался новозыбковец Вдовидченко. Павлу Ивановичу 45 лет, работает учителем истории в местном педучилище. Он облучен, но старается не думать об этом. Несколько лет назад Вдовидченко создал миссию милосердия "Радимичи". Нашел немцев, которые согласились помогать ему, и построил в чистой зоне лагерь отдыха. Куда и вывозит летом детей. По 500 человек. Бесплатно. В лагере работают студенты историка Вдовидченко.
До Новозыбкова путь не близкий: три часа ехать. Павел Иванович рассказывает про город, вспоминает дни Чернобыльской катастрофы. "Я коренной новозыбковец и с этой катастрофой много потерял. Я лесной человек. В детстве не выходил из леса, собирал грибы, ягоды. Зимой ходил на лыжах, играл там. Лес дал мне основу жизни, духовность. Когда у меня появился сын, то с трех лет я водил его в лес. Мы отъезжали на автобусе километров на 15 и шли обратно пешком. Я рассказывал ему что-то, он бегал и смеялся. Теперь все. После 86-го года я уже не смел брать в лес сына, да и сам перестал туда ходить. Теперь у меня родился внук. Он не увидит эту красоту. Он на всю жизнь усвоит, что лес — это опасность.
Я отказался и от дачи — то, что мы вырастим на ней, все равно нельзя будет есть. А вот мой родственник собирает грибы в лесу и ест их. У него другая психология. В свои 52 года он уверен, что лет 20 жизни у него есть и радиация их не отнимет. И не отказывает себе в привычных удовольствиях. Или другой мой родственник. Он рыбачит, охотится. И не ради добычи. Просто не может смириться, что катастрофа сломала его привычный образ жизни, и идет на то, что бы умереть раньше. А с другой стороны — зачем зацикливаться на этом. Все равно нас никто и нигде не ждет. Мы все бедные. Я имею в виду всех постсоветских людей. И мы никому не нужны. Просто живущие здесь это понимают отчетливей. Но если мы будем постоянно думать о том, что живем в опасной зоне, то может, умрем еще раньше."
Тем временем мы подъезжали к Новозыбкову. Дорога стала заметно лучше, по краям ее потянулись вспаханные колхозные поля. "Это уже радиоактивная зона", — сказал Вдовидченко. "И что, выращенное здесь продают?" — спрашиваем. "Обрабатывают как-то и продают", — отвечает Павел Иванович. Уже на подъезде к городу он предупредил нас, что в зоне своя специфика общения с людьми. "Раз уж приехали сюда, не отказывайтесь от пищи, которую вам предлагают. Если откажетесь, человек обидится. Вы лишний раз напомните ему, где он живет. Мы и так какими-то экспонатами себя ощущаем."
Город Новозыбков — самый непыльный
Про мэра Новозыбкова Ивана Нестерова мы слышали еще в Москве. В прошлом году он чуть было не победил на конкурсе "Лучший российский мэр", но уступил первенство Лужкову, отчасти потому, что Новозыбков — очень маленький город (43 тысячи жителей). Но идеальная чистота города, за которую мэр и вышел в десятку лучших российских мэров, — жизненная необходимость. Поскольку новозыбковские пыль и грязь не простые, а радиоактивные. Вот и кладет Нестеров асфальт, где только можно, сметает пыль с тротуаров. Озеро вот, городское, вычистил чуть ли не до идеального состояния. Теперь в нем даже купаться можно. По новозыбковским меркам, конечно. В общем, хороший мэр, на второй срок выбрали.
Мэра мы застали в окружении сотрудников его аппарата за сбором старой листвы, которую, к слову, не сжигают, потому что радиоактивная зола опасна, а закапывают. Нестеров оказался 40-летним человеком, обладателем "брежневских" бровей и сурового взгляда. Увидев нас, он поначалу смутился. "Ну, что вы, мужики. Я с граблями, в костюме спортивном". Потом разговорился. "Вы там, в Москве, передайте правительству крик души новозыбковцев. Что обещают, не делают. Даже Ельцин приезжал, говорил: поможем. Да только видно, ему про нас не докладывают. А я ведь не прошу подачек. Я прошу кредитов на пополнение оборотных средств наших предприятий (в Новозыбкове их несколько, в том числе "Индуктор", который производит плавильные печи, и швейная фабрика, загруженная сейчас американцами). А то банки с нами боятся работать. Думают, раз зараженная зона, так неизвестно, что с ними будет. Сегодня живы, а завтра помрут все. Кто деньги будет отдавать? Ерунда это все какая-то."
Мэр позвал нас к себе в кабинет, долго рассказывал, что Новозыбковский район перспективный, что продукция предприятий не радиоактивна. А потом вдруг заметил: "Только смертность у нас действительно высокая. От рака немало людей умирает." А на прощанье подарил дозиметры.
Святск.
Поле после битвы...
Но заасфальтированный и газифицированный Новозыбков — относительно благополучная местность. В районе дела хуже. Особенно в селах Святск и Старый Вышков. Это здесь плотность заражения в сорок раз превышает допустимые для жизни нормы. И именно отсюда надо было выселять людей.
Святск выселили. Почти весь. Осталось 20 дворов. Живут там старые люди, которые не захотели уезжать. Кто-то из них просто не верит в радиацию. Раньше село было богатым — школа, детсад и даже не клуб, а большой, двухэтажный, кирпичный Дом культуры. А теперь ничего нет. Милицию вызвать и то невозможно. А необходимость в ней есть. Много мародеров, которые разбирают дома и увозят, несмотря на то, что они заражены.
Когда мы въезжали в Святск, перед нашими глазами открылась удивительная картина. Чуть с краю разрушенного села, напомнившего мне послевоенную Чечню, горделиво стоит деревянная церковь. Исторически сложилось так, что в районе много старообрядцев. И это один из их храмов. Сохранил осанку в лихое время. Подъезжаем. По полуразрушенным, но все еще крепким ступенькам заходим внутрь. Иконостас полностью разграблен. Все, что можно было вывезти, утащили мародеры. Посередине зала стоит подставка для свечей, в углу валяется ведро. И божественный лик с купола храма смотрит на это запустение.
Едем дальше по селу. Бывшая школа. Двухэтажная панельная постройка. Возле здания работает трактор, грузит на прицеп другого стальную арматуру. Мародеры, думаем. Оказывается, бригада работает по распоряжению главы района. "И куда вы это повезете?" — спрашиваем. "А в другие школы. Материалов нет. Денег нет." Вот так вот.
Заходим в здание. Стены разрисованы граффити типа "сюда не ходи, а то плохо будет". На втором этаже, видимо в бывшей классной комнате, надпись: "Одноклассники, где вы? Мы вас ждали, а вы не пришли. Дима, Саша. 1996 год."
Еще в деревне живет 73-летняя абсолютно слепая баба Аня. Одна. Анна Петровна ослепла в 15 лет. Поэтому выучила все закоулки своей избы и палисадника. По ее просьбе соседи насадили в палисаднике маленький лес, чтобы было чем топить печку. Когда мы подходили к дому, она как раз ломала сучья. Анна Петровна сажает картошку, лук, а хлеб покупает в автолавке, приезжающей два раза в неделю.
Узнав, что мы из Москвы, оживилась и наказала нам, чтобы передали правительству: пускай отменит чернобыльские выплаты. А то зарплату людям платить нечем. "Вранье это все, про Чернобыль. Где она, эта радиация? Вот я осталась — и жива. А кто уехал отсюда, уж и помер давно."
Раньше у Анны Петровны лежала мужская одежда, так чтобы было видно в окно с улицы. Бабушка считала, что грабитель пойдет мимо, увидит, что одежда лежит, значит мужик в доме. И не полезет. Теперь убрала одежду. Перестала бояться. Все равно скоро помирать, говорит.
Как "Комсомолец" борется с радиацией
Старый Вышков тоже хотели выселить. И какая-то часть населения все же уехала. А оставшиеся люди (где-то 70 домов) организовали на зараженных землях колхоз. Вначале он был филиалом другого, "Родины". А с неделю назад стал самостоятельным, с названием "Комсомолец". В прошлом году даже прибыль получили. Когда мы подъезжали к сельсовету, увидели несколько человек, явно не местных. "Беженцы из Казахстана, — объяснили колхозники, — из огня, да в полымя. Но, как они рассказывают, у них там еще хуже. Нам хоть зарплату платят. Маленькую, но регулярно. А там целинники, уезжая, даже дом продать не могут. Казахи говорят: зачем покупать, вы и так уедете, мы заселимся. Говорим им: у нас радиация здесь. А они — ничего, привыкнем."
Поскольку Старый Вышков — зона отселения, то в документах он проходит как нежилой. Соответственно, денег на ремонт детского сада, например, не положено. Новозыбковская СЭС борется за то, чтобы статус изменили. Раз люди живут, значит надо снимать клеймо "зоны", давать денег на расконсервацию помещений, капитальный ремонт.
Только вот председатель колхоза Ефименко Петр Иванович против отмены статуса. Петру Ивановичу почти 60 лет, большую часть жизни руководит колхозом. "Я думаю так, — говорит председатель Ефименко, — сначала тут надо все восстановить, а потом уже статус отменять. А то отменят все и скажут: не надо вам ничего давать, раз вы такие же, как все. Пусть разбираются. А мы пока работаем, зарплату людям платим, продукцию продаем." "Так на зараженных землях же выращиваете, как же у вас ее покупают?"
"Стараемся обрабатывать почву так, чтобы растения не набирали радионуклидов. Отличия от ведения хозяйства на 'чистой земле' очень большие. Если бы мы с этими людьми жили на 'чистой земле', так мы бы жили, конечно, намного богаче и лучше. Первое, все-таки здесь надо большие затраты производить на так называемую очистку скота от радионуклидов. На определенное время ставим скот на 'бефеш', есть такой препарат, который выводит радиоактивный цезий из организма. А сама агротехника совершенно другая, она требует внесения таких минеральных удобрений, которые блокировали бы поступление в растения радионуклидов. Мы тут вместе с учеными, которые нас посещают, научились на этой грязи радиационной получать чистую продукцию. У меня есть данные московского НИИ, где определяют мукомольное и хлебопекарное качество зерна. Там дали очень высокую оценку нашей озимой ржи, выведенной, кстати, в Белоруссии, по соседству. Все практически чистое от радионуклидов. Но выращено именно таким способом, когда мы вносим и калий, и фосфор, и не пользуемся раздельной уборкой, чтобы не класть колос на землю. Это не искусство, но проблемы решать люди как-то научились. Русский мужик, он в какие условия ни попадет, найдет выход. Из топора борщ сварит, да еще будет вкусный такой, как с мясом."
"Болеет народ после катастрофы Чернобыльской?" — спрашиваем. "Кто врачей не слушает, тот болеет. Ну вот, к примеру. Будем говорить о покойниках наших. Ефремов был такой. Врачи говорили ведь, что рыбу есть нельзя, а он наловил с полтонны, в подвал запустил, воды туда.'Ну, ладно, — говорит, — вы не ешьте, а мы будем'. А мужик здоровый был. Вдруг что-то плохо стало, поехал на проверку в Брянск, поглядели — рак горла и желудка сразу. И в течение месяца или двух умер, вот так. Он мужественный человек был, сам себе на кладбище место нашел, гроб заказал".
Председатель заторопился. "Ну давайте на поля вас свожу, а то мне надо к соседям ехать, самолет у них просить. Удобрения распылять будем. Крутимся потихоньку." Фотограф поехал в поле, а я напросился в гости к одному из колхозных водителей.
Кирпичный дом, палисадник, дровяница. Хозяйка затеяла стирку. "Полина Петровна, скажите, а вы на приусадебном участке тоже удобрения против радиации вносите?" — спрашиваю. "Да нет, сейчас не дают. Раньше давали, а теперь нет. Да это ладно. Вот газ обещали провести, а не проводят. А то из лесу дрова да торф принесем, начинаем топить. Голова сразу болит, сил нет. А в основном нормально все.
Мы сами отсюда не поехали. Хотели в Новозыбков, а там квартир нет. А больше куда ехать? Дочка вот замуж вышла, живет в городе, а работает все равно здесь. Внук Саша в школу ходит, в гости приезжает. Так и живем, не жалуемся".