"За некоторые песни Аллы мне стыдно"

Корреспондент "Огонька" поговорил с композитором Александром Зацепиным, пережившим подряд автокатастрофу и юбилей, о джазе, характере Пугачевой и о том, почему он перестал писать хиты

Выдающемуся эстрадному и кинокомпозитору Александру Зацепину недавно исполнилось 85 лет. В сотрудничестве с режиссером Леонидом Гайдаем, поэтом Леонидом Дербеневым и певицей Аллой Пугачевой он создал множество непобедимых советских шлягеров, а в начале 1980-х словно "выключил" свой дар и эмигрировал во Францию. Во время недавнего фестиваля "Новая волна" в Юрмале корреспондент "Огонька" побывал на творческом вечере Александра Зацепина и поговорил с ним.

— Ваши первые шлягеры прозвучали в фильмах Леонида Гайдая о приключениях Шурика, это 1965-1966 год. Вы были уже вполне взрослым человеком. Почему так долго пришлось ждать успеха?

— А вы думаете это так легко — переехать с периферии, из Алма-Аты в Москву, и сразу добиться успеха, проникнуть всюду? Надо по лесенке идти, а некоторые ступеньки обламываются. Но я успеваю зацепиться, я в детстве акробатикой занимался, на одной руке стоял.

— У вас и в музыке сплошная акробатика — фольклорные мотивы, эксцентричная эстрада, джаз.

— В основе всего — джаз. Я еще когда в школе учился, сам паял ламповые радиоприемники и слушал джаз по "Би-Би-Си". У меня был джазовый оркестрик, мы дома репетировали, мама уходила из дома оглохшая. В институтском оркестре я уже добавлял в чужие вещи какие-то свои ноты. В пехотном училище в Тюмени командиром моего взвода был Евгений Матвеев, позднее — знаменитый артист и режиссер. Вот мы со старшим лейтенантом Матвеевым участвовали в самодеятельности. Я слушал оркестры Варламова, Цфасмана, Эдди Рознера, они играли настоящий джаз. Утесов был мне не так близок, он был более демократичный, что ли. Потом в ансамбле песни и пляски тоже был джаз-оркестр. А потом была знаменитая речь Жданова 1948 года, постановление о "какофонии в музыке", и нас разогнали, а меня заставили на балалайке играть. Идти обратно в солдаты не хотелось. Правда, я как-то попытался попасть на фронт. Из своей маршевой роты перешел в другую, в которой служил мой товарищ. Но старшина всех знал, он спросил: "А это кто?" Я отвечаю: "Рядовой Зацепин" — "У меня такого нет!"

Консерваторию я окончил в 1956 году в Алма-Ате и работал музыкальным оформителем на студии "Казахфильм". Во время работы над фильмом "Наш милый доктор" музыку пришлось записывать в столице с оркестром московского радио. После записи моим аранжировкам буквально аплодировали в студии, и дирижер Виктор Кнушевицкий мне говорит: "Ну что ты там сидишь, в этой Алма-Ате, переезжай сюда, смотри, как к тебе музыканты хорошо относятся". В Алма-Ате мне уже и звания предлагали почетные, но я все равно уехал.

— Но Леонид Гайдай появился в вашей жизни далеко не сразу.

— Я начинал с документальных фильмов, с мультфильмов, короткометражек. Была у меня такая песня "Надо мною небо синее", вы ее не знаете, ее пел казахский оперный певец Ермек Серкебаев. Она была очень популярна. А у Гайдая образовался музыкальный вакуум — от него ушел Никита Богословский. Жена Гайдая, Нина Гребешкова, порекомендовала ему композитора, который написал "Надо мною небо синее", он вспомнил эту песню и поначалу засомневался: "Не знаю, сможет ли он писать эксцентрику". Но все же взял меня.

— Вы же и в ресторанах успели поработать еще когда в консерватории учились.

— Ну да, на стипендию ведь не проживешь. Но из ресторана я ушел в кинотеатр. Боялся спиться — постоянно приглашали за столики.

— Вот этот ресторанный отпечаток, он ведь и в ваших песнях есть, достаточно вспомнить "Бриллиантовую руку".

— Я отталкивался от того, что нужно фильму. Значит, в такой музыке нуждались тогдашние фильмы. 99 процентов моей музыки написаны для кино, это более 120 фильмов, на что-либо иное просто не хватало времени. Даже был смешной случай. Я работал параллельно над тремя фильмами. И вот у меня в два часа встреча с одним режиссером, а в четыре с другим. У меня ноты с собой. Я первому играю и говорю: "Вот здесь реквием, герой погибает, идет дождь". А режиссер: "Музыка мне понравилась, но в нашем фильме ни дождя нет, ни похорон". Я просто перепутал режиссеров.

Ну а если говорить о том, что я писал для Аллы,— это уже совсем не ресторанная музыка.

— Кто же все-таки поставил точку в вашем с ней сотрудничестве?

— Был у нас с ней разлад на какое-то время... Ну, с Леней Дербеневым у нас тоже такое случалось. Творческая ссора... Так вот, я писал музыку для фильма "31 июня", она там не участвовала. А потом я уехал за границу.

— Вы следили за тем, что для нее делали другие композиторы?

— Раймонд Паулс написал для нее очень хорошие песни. "Миллион алых роз" и другие... Там она раскрывалась. Но были песни, после которых мне было даже как-то стыдно за нее.

— Вы не пробовали ей что-то рекомендовать, не обсуждали с ней более поздний репертуар?

— У нее такой характер: раз она решила, значит, так и будет. Гайдай, кстати, такой же был. Ему хоть министр скажет — он все равно по-своему сделает.

— Был момент в вашей жизни, когда поток хитов иссяк. Это произошло, когда вы уехали. Получается, вдохновение посещало вас в основном на родине?

— Я уехал после телемюзикла "31 июня". Фильм показали 31 декабря в 7 часов вечера, когда хозяйки готовили праздничный ужин, люди собирались в гости, смотреть фильм толком не могли, слушали одним ухом. А потом его положили на полку на восемь лет. Но все же многие песни из него остались в памяти, так что нельзя сказать, что я уехал, не оставив хитов. А потом, когда я вернулся, у нас было еще два фильма с Гайдаем — ниже среднего, к сожалению.

— Карьера за рубежом в итоге тоже не сложилась?

— Недавно, когда телевидение снимало фильм к моему юбилею, я попросил, чтобы специально крупным планом показали контракт с компанией Motown, потому что многие не верят: такая студия, Стиви Уандер, да врет он все! А у меня и фотография от них есть с автографами. Сейчас этот контракт — просто пожелтевшие листы. Когда я был в США, мне знакомые сказали: "Ты должен остаться. Американские музыканты могут такой контракт 15 лет ждать — два фильма и два диска в год". Но в советском МИДе мне сказали: "Александр Сергеевич, вы можете работать, но представьте себе: вот они вам присылают кассету, под которую вам нужно написать музыку. Вы пишете музыку и высылаете ее в США. Посылка придет к ним через месяц. А может быть, вообще не придет. Они захотят приехать к вам, а им визу в СССР не дадут. Вам все поломают. Вы лучше сразу смиритесь с тем, что ничего не выйдет".

— Получается, ваши средства к существованию — песни, написанные 30-45 лет назад. Вы получаете все положенные отчисления?

— За то, что по телевидению идет, за концерты в Кремле или на какой-нибудь еще большой площадке, мне платят. А так — нет. Я подходил к Иосифу Кобзону, спрашивал: "Вот ты едешь на гастроли и тебе, условно говоря, платят 50 тысяч долларов, а по бумагам это — 50 тысяч рублей, и я свои отчисления получаю с этих 50 тысяч рублей..." А он мне: "Саша, дело даже не так обстоит. Нам денежки дают в конвертах, и ты вообще ничего не получаешь. И сделать с этим ничего невозможно". Так что если я сейчас подарю песню какой-нибудь певице, я за это ничего не получу. Ну, может быть, с радио будет чуть-чуть капать. Я близко общаюсь с французским композитором Фрэнсисом Леем, автором музыки к "Истории любви" и "Мужчине и женщине", он получает авторские в 20 раз больше, чем я. Там все отслеживается. Если там пиратство — 5 процентов, то у нас — 95 процентов.

— И по этой причине мы не слышим ваших новых песен?

— Причина не в этом, а в том, что у меня сейчас нет ни своего поэта, ни своего режиссера, таких, какими были Леонид Дербенев и Леонид Гайдай. Ну, напишу я, а для кого? Алла не поет. Татьяна Анциферова болеет. Нина Бродская в Америке. Допустим, я напишу для неизвестной певицы. Значит, я должен заплатить на телевидении тысяч 50 долларов, чтобы эту песню прокрутили в хорошее время, и это еще не гарантия, что песня будет хитом. Так что я сейчас переключился на мюзиклы. В октябре выходит мюзикл "Любовь одна виновата". Это спектакль, построенный по принципу Mamma Mia! с песнями ABBA. Либретто написала Жанна Жердер, жена Герарда Васильева из Театра оперетты, у них своя продюсерская компания. Мюзикл должен был выйти еще в прошлом году, но у них с деньгами было туго в связи с уходом Лужкова. А второй мюзикл — это "31 июня" для петербургского театра "Карамболь". Им осталось сейчас только договориться с наследниками Джона Бойнтона Пристли. В январе 2010 года у меня был концерт с симфоническим оркестром в Зале Чайковского. Полный зал. Сейчас опять предлагают. Но я в прошлом году попал в автомобильную аварию. В мою другая машина врезалась, сломал ногу, пять ребер, руку. Три месяца в больнице лежал. Так что пока стараюсь не перенапрягаться.

— Но вы ведь можете творить, не выходя из дому. О вашей домашней студии легенды ходят. С компьютерами удалось найти общий язык? Говорят, людям постарше овладеть этой премудростью непросто.

— Я только с компьютером и работаю — в программе Cubase. Храню музыку на дисках емкостью от 500 до 1,5 тысячи гигабайт, сейчас есть диски с огромной памятью. У меня одна библиотека звуков "весит" 600 Гб. В хорошем качестве музыка занимает все-таки много места. И все это у меня на даче. В Москве — компьютер с двумя экранами, в Париже — компьютер с двумя экранами, а диски вожу в карманах туда-сюда. Звуки мне уже самому изобретать не приходится. Хотя бывает. Например, линейку одним концом прижимаешь к столу, по другому бьешь — и получается басовая партия. Это можно засэмплировать и потом играть этими звуками на клавишах.

— Но в вашем ремесле компьютеры все же, наверное, не главное. Вот как, например, можно было сочинить такую вещь, как "Есть только миг" из "Земли Санникова"?

— Заранее не знаешь, какая песня "выстрелит". Вот была такая картина студии "Таджикфильм" по сценарию Аркадия Инина — "Отважный Ширак". У меня там было несколько песен, и одна из них называлась "Волшебник-недоучка", ее исполнила Алла Пугачева. Все были уверены, что шлягером станет лирическая песня из этого фильма, а "Волшебника" сразу забудут. А все сложилось наоборот. Песню "Есть только миг" я написал сразу. Она как-то вся сразу возникла, я сел к роялю и сыграл от начала до конца. Обычно я записываю одноголосно мелодию на магнитофон и забываю, а дня через три к ней возвращаюсь и анализирую: здесь плохо, здесь нужно исправить... Иногда вообще выбрасываю, если ничего не помогает. В песне "Есть только миг" я никогда ничего не исправлял и ничего не менял.

Беседовал Борис Барабанов