Порнография как индикатор нормы
Благодаря удивительному свойству российских парламентариев обращать, собравшись вместе, в словесную труху даже самое существенное начинание, суть думских дебатов по закону о "продукции сексуального характера" померкла в грохоте скандала, связанного с лишением ОРТ думской аккредитации. Тема, однако, не вовсе пустяковая, и закон на этот счет давно нужен.
Потребность в законодательных основаниях для распространения и/или искоренения фривольных сочинений, картинок, фильмов и разнообразных облегчающих, усложняющих и в любом случае разнообразящих половую жизнь россиян аксессуаров ощущают прежде всего те, кто зарабатывает на жизнь, все это изготавливая, распространяя и сбывая. При том, что условно именуемый говорухинским закон был вызван к жизни, по всей вероятности, соображениями охраны общественной морали, нужен он скорее профессионалам порнобизнеса, нежели потребителям их продукции. Ничто кроме четкого регламента не обезопасит их от возможности оказаться в ситуации российского издателя газеты "Еще" А. Костина или режиссера порнотеатра К. Ганина: довольно-таки длительное пребывание на тюремных нарах оказалось платой, внесенной ими за то, что игра, в которую они играли, шла без правил.
Что касается общественной нравственности — ни простые житейские наблюдения, ни здравый смысл не дают особых оснований говорить о каком-то ее специфическом повреждении, вызванном обретенной Россией свободой полового самовыражения. Попросту говоря, ни открытая торговля видеокассетами с hard porno (в отечественной практике обыкновенно именуемой "крутейшей суперэротикой"), ни, к примеру, демонстрация по НТВ более чем рискованных, даром что туповатых, кинополотен Тинто Брасса устоев не поколебали.
Да и не могли поколебать. В конце концов, в областях социальных и гуманитарных есть какие-то процессы, идущие безотносительно политических и государственных катаклизмов, как бы поверх. Никакой строй не в силах остановить, допустим, геологический дрейф континентов — и никакой железный занавес оказался не способен воспрепятствовать великим Beatles сформировать целое поколение советских людей. Сексуальная революция тоже оказалась вполне планетарным процессом и со всевозможными задержками и издержками совершилась и у нас — а теперь точно так же заканчивается, как и повсюду.
Регламентация порнобизнеса являет собой, по сути, эпитафию эпохе секса. Она длилась более полувека: само понятие "секс" (как некоего отдельного от любви и уж тем более деторождения самоценного занятия) возникло в 1930-40-е годы в трудах американских основоположников сексологии Кинси, Мастерса, Джонсона и их бесчисленных последователей. Поп-версию уже в послевоенное время донесли до человечества издания типа Playboy и Penthouse. Мощной новацией, столь надолго зачаровавшей западную цивилизацию, было абсолютное и последовательное разделение душевного и телесного аспектов любви: акт соития объявлялся лишенным какого бы то ни было мистического смысла и подавался как оригинальный вид физкультуры. Соответственно, порнография оказывалась чем-то вроде пособия по аэробике: руку поднять, ногу задрать, здесь почесать, там погладить. И если make love правильно, то удовольствие гарантировано.
Что касается идеала человека, культивировавшегося означенными изданиями и их эротическими эпигонами, стоит отметить несомненную связь с идеалом, утверждавшимся тоталитарным "большим стилем". Грудастая красотка Памела Андерсон вполне могла бы украсить и фильм Абрама Роома "Строгий юноша", и "Олимпию" Лени Рифеншталь, но в понятие "здоровый секс" в американской Playboy-версии вовсе не входила никакая сталинско-гитлеровская языческая дичь. Героическая американская эротика пятидесятых — вседозволенность шестидесятых — драматический промискуитет семидесятых — испуганный консерватизм восьмидесятых — и, наконец, воцарившийся мудрый компромисс поликорректности, в котором присутствуют все означенные возможности, но никакая не навязывает себя в качестве единственно верной: такова вкратце история вопроса. В контексте этой весьма успешной и разумной эволюции судебные процессы, в которых утверждается право Ларри Флинта — или А. Костина — печатать то, что они считают нужным, куда важней, чем проповедуемые ими идеи free love или sex for fun. Общество то соблазняется такого рода вещами, то вновь отворачивается от них: следовать этим флуктуациям или игнорировать их — личное дело каждого. Важно, чтобы возможность выбора была зафиксирована, и решение, какое мне кино смотреть и с кем и как мне спать, принимал я сам, а не домком и не участковый милиционер. Наличие порнографии в постсоветском обществе и здоровое ханжество, проявляющееся в прохладном, лишенном дембельского энтузиазма к ней отношении этого самого общества — факты вполне отрадные. Что ж, это мы делаем как все. Глядишь, когда-нибудь научимся и вовсе не искать особого русского пути, но довольствоваться общепринятым.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ