При полном аншлаге в Государственном центральном концертном зале "Россия" прошел бенефис Ефима Шифрина, как всегда приуроченный ко дню рождения артиста. На сей раз Шифрин отказался от услуг любимых им клоунов, атлетов, пианистов и просто друзей, обычно во множестве поздравляющих знатных именинников. Весь вечер на сцене он был один. Как выражаются артисты, "зал" у Шифрина был "хороший".
Ефима Шифрина часто, и не без некоторых на то оснований, обвиняют в пошлости. Он, пожалуй, первым на российской эстраде заговорил о сексе не как о безумно далеком, чуждом аудитории понятии, но, напротив, как о деле близком и во всех смыслах достойном. Получилась интонация этакого гоголевского бурсака — похабно, но чертовски привлекательно. Де-юре одобрять подобного рода монологи не принято — как не принято отзываться хорошо о социальных сальностях Евгения Петросяна. Однако де-факто только такие сальности и собирают аншлаги.
Перед прочими "эстрадниками" у Шифрина есть одно неоспоримое преимущество: он человек не любительской сатиры и юмора, но профессионального театра. Любую пошлость он может произнести так, что даже самого толстокожего слушателя прошибет слеза. Пошлость шутки, наложенная на пошлость (читай — серьезность) исполнения, дает потрясающий эффект — не очищающего смеха, конечно, но чего-то близкого к этому.
Вот, скажем, Шифрин произносит с эстрады: "Носки умирают стоя". Шутка, прямо скажем, не лучшего рода. Зал хохочет. Но хохочет как-то смущенно. Мой сосед машинально одергивает брюки так, чтобы они закрыли его белые носки — кажется, и в самом деле не первой свежести (кстати, костюм на нем — синий, а на дворе — злющая зима). В такие минуты вспоминается банальная фраза о целительной силе искусства.
Еще один монолог. О том, как "новый русский" пошел в Большой театр. Сидит в восьмом ряду и спрашивает: "Что дают-то?" Дают "Ромео и Джульетту". "А где озеро? — спрашивает новый русский. — За такие деньги, да без озера?" Во втором отделении не выдержал: "А почему не поют?" "Так ведь это балет", — отвечают. "Не знаю, — говорит, — один мой приятель в ночном клубе балерине заплатил, так она спела". В общем, выясняется, что в театр он попал, можно сказать, случайно — от "братвы" скрывался. А какой "братве" придет в голову своего в театре искать?..
Но самое смешное было позже. Интеллигентного вида юноша, сидевший прямо за мной, спросил у своей девушки: "Так что же, 'Ромео и Джульетта' все-таки балет?" "Да нет, опера", — ответствовала девица. Не юмористическое шоу, а наркомпрос какой-то.
Забавно, что значительную часть шифринской аудитории составляют именно "новые русские", те самые, которые наравне с постельными коллизиями стали в последние год-два основным предметом его насмешек. Громовые раскаты смеха, раздававшиеся из первых рядов партера, буквально повергали в дрожь смиренных девушек с букетами хризантем в руках — это вторая многочисленная категория шифринских поклонников.
Третья — культурные женщины средних и выше лет, а также мужчины, что называется, в полном расцвете сил, однако не слишком преуспевшие в жизни. Им про "новых русских" неинтересно — они боятся не только их самих, но и любых о них упоминаний. Им интересно другое. То, например, "как самостоятельно определить пол" или преуспеть в восточном единоборстве "сексанфу".
ЭДУАРД Ъ-ДОРОЖКИН