С недавних пор работы одного из самых радикальных представителей нью-йоркского киноиндепендента Абеля Феррары перестали пользоваться успехом. И в коммерческом прокате на родине, и в престижном кругу крупных европейских фестивалей. Зато они регулярно поступают на отечественный видеорынок. Так случилось и с последним фильмом режиссера. "Похороны" (The Funeral) только что приобретены компанией "Вест-видео".
Спрос на Феррару и впрямь изрядно снизился. Не помогают ни распространившаяся в Новом Свете мода на все "независимое", ни культовая репутация, обретенная сорокапятилетним enfant terrible из Бронкса среди интеллектуалов Старого Света.
И то, и другое могло бы принести принести режиссеру изрядные дивиденды. Он и впрямь был одним из самых отъявленных нью-йоркских "диких", снимавшим свои первые узкопленочные фильмы в промежутках между богемными вечеринками и концертами прогрессивного рок-н-ролла. Он по-настоящему любим в Европе, увидевшей в нем идеального киноавтора 80-х, едва ли не нового Фассбиндера.
Тем не менее этого не происходит. И не потому, что Феррара, гордо носящий титул "короля зла", стал еще более аморальным и жестоким.
Скорее наоборот. Создатель циничных триллеров и мелодрам, в которых крови куда больше, чем слез, неожиданно взялся проявлять избыточный интеллект и культуру.
После эталонно-отвратительного "Плохого лейтенанта" он сделал "Похитителей тел" — второй по счету римейк культового фильма Дона Сигела (первый в конце 70-х изготовил главный голливудский эстет Фил Кауфман). Потом замахнулся не больше не меньше как на собственные "восемь с половиной": "Глаза змеи" (известны также как "Опасная игра") всерьез претендуют на притчу о природе творчества. И наконец, "Пагубная привычка", с прохладцей принятая на Берлинском фестивале и долго скитавшаяся по Америке в поисках дистрибутора, обнаружили нешуточное знакомство автора с философской киноклассикой.
После "Привычки" Феррара заявил, что собирается делать "Телохранителя" — очередной римейк знаменитого "Йоджимбо" Акиры Куросавы, некогда вдохновивший Серджо Леоне на съемки "Пригоршни долларов".
Проект не состоялся. Картину (в оригинале она называется "Last Man Standing", а у нас переводится как "Одиночка") снял мастеровитый Уолтер Хилл. Почему так вышло, неизвестно, однако гораздо важнее, почему самурайский эпос Куросавы привлек Феррару. Брюс Уиллис, сыгравший в "Одиночке" главную роль, после съемок заявил журналистам: "От Куросавы можно провести прямую линию к античной трагедии".
Феррара это явно почувствовал первым. Его "Похороны", сделанные по сценарию постоянного соавтора Николаса Сент Джона, следуют той же линии, но только из другой отправной точки.
По внешности история кровавой вендетты перекликается с канонической формулой гангстерской ретро-саги, столь впечатляюще представленной Копполой, Мартином Скорсезе и тем же Леоне. Однако по существу Феррара оглянулся куда дальше.
"Похороны" адресуются больше к колыбели бандитского жанра, к 30-м годам, когда пафос социальной критики предписывал наделять бутлегеров и мафиози чертами трагических злодеев, творящих неправое дело по воле рока и несущих на себе каинову печать отступничества. Иногда это было следствием ложного выбора, как во "Враге общества" Уильяма Уэллмана (1931), или фатальной патологией, как в первом "Лице со шрамом", снятом Говардом Хоуксом в 1932 году. Причины различались, но главное оставалось нерушимым. Общество не могло допустить того, что криминал порожден его собственными устоями, поэтому искало мотивы вовне — в происках провидения.
В прологе "Похорон" герои не случайно смотрят старую ленту с Хэмфри Богартом. "Мы все умрем", — вещает с экрана Богги, чье экранное амплуа Андре Базен впоследствии назовет "судьбой мертвеца, отпущенного на побывку". "Все, что у нас есть, это книги. Может быть еще радио и кино", — откликается в середине фильма отморозок Джонни (Винсент Галло) — гангстер-коммунист, беспредельщик и книгочей. После того как Джонни убивают, его старшие братья Рэй (Кристофер Уокен) и Чэз (Крис Пенн) собирают ответный урожай смертей. Объективно Джонни был мерзавцем, жил "не по понятиям", крутил роман с женой босса и превышал рэкетирские полномочия, но честь семьи, как водится, перевешивает интересы дела. Братья берутся за оружие и в результате гибнут сами, потому что при виде крови в Чэзе просыпается унаследованный от отца вирус суицида. Он убивает брата и стреляется сам.
Кажется, Феррара в очередной раз проиллюстрировал свою главную идею: круг зла бесконечен, сойти с него нельзя, а можно находиться лишь на том или ином уровне.
Умирают правые и виноватые, жертвы и палачи, а главная жертва и главный виновник наблюдает за всем этим из своего последнего пристанища.
Киноманы явно найдут здесь перекличку с "Вампиром" Карла Теодора Дрейера, где герой видел себя, лежащим в гробу. Продвинутые видеолюбители вспомнят, что Джим Джармуш тоже обрек "Мертвеца" жить после смерти. Феррара, по обыкновению наделивший собственными чертами самого отвратительного из персонажей, не случайно заставил Джонни говорить о "книгах, радио и кино" (эти слова он, к слову, произносит, жадно наблюдая любовные судороги приятеля).
Прежнего Феррару канонизировали за абсолютное варварство. За то, что в отличие от усталых постмодернистов, лениво листающих обветшалые страницы культуры, или Квентина Тарантино, упорно симулирующего первооткрытие этих страниц, бывший гопник из Бронкса мог искренне экранизировать Шекспира на фоне разборок малолетней "братвы" Чайнатауна и Маленькой Италии. (Сделанная таким образом "Китаянка" появилась за десять лет до новомодной "Ромео и Джульетты" Бэза Лурмана).
Похоже, повзрослевший хулиган всерьез озаботился проблемой трагического, категориями вины и судьбы, органично выросшими в его авторском мире. Может быть, поэтому сегодня его куда интереснее смотреть не в Европе или Америке, а у нас, где сама жизнь нет-нет, да и напомнит о варварских истоках высокого и забытого жанра.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ