Воскресная политика

       И то сказать: красота спасет мир. Одно присутствие в телевизионной сетке старенького и прелестного голливудского фильма "Римские каникулы", показанного по первому каналу в минувший уик-энд, самым благотворным образом сказалось на воскресных политиках. Вслед за персонажами картины они на миг отказались от постылых своих масок. Евгений Киселев, видимо, вдохновился героем, ради высоких чувств пренебрегшим низким журналистским профитом; Сергей Доренко пошел еще дальше и, очевидно, подражая героине, мужественно забыл о том, что он принцесса — в результате ведущий "Итогов" почти не интриговал, а ведущий "Времени" вовсе не истериковал в кадре. Столь знаменательные перемены тут же принесли весомые плоды: обозреватели отменно выступили, анализируя коллизию, сложившуюся вокруг перестановок в правительстве.
       Оба комментария — и доренковский, и киселевский — не повторяя друг друга, были остры, свежи и поучительны. Тут по совести надо ставить точку, но печальный долг говорить воскресным политикам гадости не дает последовать великопостному призыву Ефрема Сирина, столь любимому Пушкиным, а ныне каждодневно повторяемому церковью — "да брат мой от меня не примет осужденья". К сожалению, примет. Причем и тот и другой брат — благо, оба "киксанули", как говорят в таких случаях самокритичные лабухи.
       Самокритика, завещанная нам М. С. Горбачевым, вещь, вообще, полезная. Относясь к телевизору как к тяжкой работе, то есть с непреодолимым отвращением, и смотря только одни политические передачи, можно иногда ужасаться, глядя на Сергея Доренко с Евгением Киселевым. В последние выходные изучив по возможности весь телевизионный ассортимент, должен теперь заняться самокритикой: незнание контекста меня подводило. И "Время", и "Итоги" бывали, конечно, ужасом, но это совсем не "ужас, ужас, ужас!", которым сплошь и рядом оказываются неполитические передачи, например показанный в воскресенье телефильм о Бунине. По количеству, да и по качеству самодовольных пошлостей и самых партикулярных банальностей, сказанных о человеке, ничем их не заслужившем, с произведением критика Игоря Золотусского никакая воскресная политика сравниться не в состоянии.
       Безусловным, впрочем, достоинством чистой "духовки" является то, что она мало кому интересна. Сюжет о смертной казни — "кикс" в передаче Доренко — совсем не столь безвреден. Показав несчастных, украсивших свое последнее жилище бумажными иконками, восковыми свечками да нарисованными цветочками, и по контрасту с этим лубком пустив закадровый рассказ о чудовищных злодеяниях преступников, люберообразный корреспондент в кожаной косоворотке жестко резюмировал: "Отмена смертной казни — дань политическим интересам, а не здравому смыслу... Каждая страна должна придти к этому своим путем, но отнюдь не из опасений поссориться с Советом Европы".
       Справедливости ради заметим, что сам Доренко попытался дистанцироваться от чересчур решительного корреспондента, но, боюсь, это мало кто понял, и итог все равно получился однозначным: первый канал выступил против отмены смертной казни. В конце концов, на то его добрая воля. Беда даже не в ней самой, а в наглядности, с какой она была явлена. Демонстративность здесь самое большое зло. Недаром отмене смертной казни всегда предшествует запрет ее публичного исполнения. Монолог убийцы в передаче Доренко, мечтающего о лагере для помилованных, — "они живут, верят в Бога, молятся, вот вроде у них там условия какие-то, телевизоры, правда, не во всех камерах" — ужасен не разоблачительной близостью молитвы и телевизора, а тем, что на эту близость волей-неволей обращают праведное зрительское негодование. И народ, доселе мирно хлебавший суп у телевизора, теперь жаждет кровавого мяса: так пафос разоблачения буквально равен тому, что разоблачается. Искренняя или даже показная религиозность смертников все же лучше тех невегетарианских эмоций, которые она вызывает. Противники смертной казни резонно замечают, что они защищают от возмездия не столько преступника, сколько само общество, это возмездие творящее.
       К кровожадным инстинктам толпы воззвал и Евгений Киселев, хотя, наверное, он не собирался этого делать. Заключая албанский сюжет в своей передаче, ведущий "Итогов", однако, заметил: "Еще раз напомним, что массовые беспорядки в Албании, которые переросли в вооруженное восстание против правительства, начались с демонстраций протеста обманутых вкладчиков финансовых пирамид. Между тем у нас в России обманутые вкладчики по-прежнему остаются обманутыми. Громкие скандалы вокруг 'МММ', 'Чары', 'Властелины' и других подобных предприятий, занимавшихся сбором денег у доверчивых граждан, до сих пор не завершились. Какова судьба Мавроди, куда делись деньги вкладчиков 'Чары', в каком состоянии уголовное дело против 'Властелины' — обо всем этом мы собираемся вам рассказать в следующих выпусках 'Итогов'. Мы начинаем новое расследование, в центре которого — российские пирамиды".
       Трудно предположить, что мятежный Евгений Киселев ищет бури — массовых беспорядков, которые бы переросли в "вооруженное восстание против правительства", и решил пособить Зюганову и Лебедю, привлекая под их знамена еще и жертв финансовых пирамид. Но накануне 27 марта, согласитесь, романтическая неудовлетворенность Киселева — "между тем у нас в России обманутые вкладчики по-прежнему остаются обманутыми" — звучит предельно странно: до чего только не доводит простодушное желание прорекламировать новые обстоятельства собственной программы.
       Старым обстоятельствам Евгений Киселев, впрочем, тоже верен. Воспользовавшись восьмидесятой годовщиной отречения Николая II от престола, он развил монархическую тему, которой уже успешно шокировал общественность в начале года. Помимо драматурга Радзинского и ученого Сахарова он призвал в свою передачу скульптора Клыкова и Никиту Михалкова, дружно сюсюкавших об исторической предопределенности монархии в России. Народ оказался мудрее своих артистов: согласно опросам ВЦИОМ, только 13% высказались за эту идею, а 65% — против. Киселев, однако, счел "отношение общественного мнения к судьбе монархии не столь однозначным, как может показаться из этих ответов", сославшись на другой опрос: 36% считают, что "отречение Николая Второго отрицательно повлияло на дальнейшую судьбу страны", и лишь 23% не согласны с этим. Народ, выясняется, даже мудрее самого Киселева: мартовские события восьмидесятилетней давности и впрямь "отрицательно повлияли на дальнейшую судьбу страны" — Шульгин вспоминает как кадет, то есть заведомый антимонархист, Милюков заклинал Вел. кн. Михаила принять престол. Но из этого вовсе не следует, что сегодня в России нет более насущной проблемы, чем возрождение монархии.
       Куда важнее, например, вступить в НАТО. Туда Россию руками Николая Гончара толкал верный себе Сванидзе в последнем "Зеркале", иллюстрировав задумку весьма выразительным контрапунктом: в параллельном монтаже один генерал у него бряцал оружием, а другой — жаловался, что русским солдатам нечего есть. Говорили они плюралистически и невпопад, но в конце концов одно: лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным.
       
       АЛЕКСАНДР Ъ-ТИМОФЕЕВСКИЙ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...