Немецкий дух даже отсутствие принципов превращает в принцип
В Кунстхаузе Цюриха открывается выставка "Каприччо как принцип искусства", посвященная теме каприччо в изобразительном искусстве: в живописи, рисунке и гравюре. На ней собрано около 320 произведений различных европейских мастеров XVI-XVIII веков. Подзаголовок выставки — "Предыстория современности от Арчимбольдо и Калло до Тьеполо и Гойи". Таким образом, три самых замечательных столетия европейской живописи воспринимаются лишь как пролог к искусству ХХ века. Отсюда и довольно широкое понимание термина "каприччо", трактуемого как полная свобода художественного субъективизма.
Выставка, открывающаяся в Цюрихе, очень сильно напоминает эпохальную экспозицию "Колдовство Медузы", устроенную десять лет назад в Вене одним из самых уважаемых сейчас в Европе искусствоведов-мыслителей — Вернером Хофманом. Формально посвященная маньеризму, она представляла панораму европейского искусства от конца XV века вплоть до постмодернизма. На ней было собрано все странное, необычное, пугающее, двусмысленное, порочное и изощренное, что переживалось художниками на протяжении пяти столетий.
Условно это зрелище было названо европейским маньеризмом, но на самом деле вместе были выставлены самые смелые и причудливые фантазии ренессанса, барокко, рококо, модерна, сюрреализма и работы, вообще не подходящие под какие-либо стилистические определения. То, что произведения разных эпох необычайно уместно соседствовали друг с другом, рождало ощущение единого и неизменного потока европейской культуры от Ренессанса до наших дней. Усилиями кураторов выставки границы между старым и новым были сняты и растворились в ощущении культурной целостности прошлого и настоящего, что для многих было совершенно новым и вызвало состояние шокового восхищения.
Каталог "Каприччо" открывает статья все того же Вернера Хофмана, и хотя он не назван среди авторов концепции, дух "Медузы" витает и над этой выставкой. С тем же безразличием к общепринятому уважению к временным и стилистическим рамкам в Цюрихе сейчас собраны произведения, весьма условно объединенные лишь общим, весьма расплывчатым, принципом. Сторонников строгого, кабинетного типа искусствознания это возмущает своим презрением к фактологической конкретности.
Зато европейские интеллектуалы рукоплещут таким выставкам, и среди избранных они, безусловно, пользуются самым высоким рейтингом. Хотя такой орган международной искусствоведческой тусовки, как лондонская Art newspaper, до сих пор не уделила "Каприччо" рецензии и даже не поместила ее в список самых значительных выставочных событий, что публикуется каждый месяц. Безусловно, скандальной посещаемости "Каприччо" не получит — при том, что все-таки именно этой выставке должна принадлежать пальма первенства среди всех искусствоведческих проектов года.
При всей внешней схожести "Каприччо" и "Колдовства Медузы" они отличаются одним обстоятельством — точкой отсчета, что сразу меняет смысл шоу в Цюрихе ровно на сто восемьдесят градусов. Если подзаголовок "Колдовства" — "европейский маньеризм" — в прошлое включал настоящее и рассматривал современность как естественное продолжение ренессанса, то "Каприччо", хотя начинает отсчет современного искусства все с того же ренессанса, воспринимает прошлое лишь как преддверие настоящего.
На первый взгляд, это одно и то же — как в прошедшем грядущее зреет, так в грядущем прошлое тлеет. Однако между глаголами "зреть" и "тлеть" есть некоторое различие, подразумевающее даже оценочный критерий. В результате если "Колдовство Медузы" воспринимало развитие искусства как некое бесконечное движение, не имеющее ни определенного конца, ни начала, то в "Каприччо" четко обозначен конечный пункт — современность, хотя собственно современное искусство на выставке и отсутствует.
В этом отношении авторы "Каприччо" намного более анахроничны, чем автор "Колдовства". Идея, что современность является конечной точкой развития, столь часто повторялась, и скомпрометированной оказалась сама идея развития. Теперь мало кто верит, что лучшим в прошлом является то, что предвосхищает будущее, — само слово "прогресс" кажется сданным в архив даже в науке, не говоря уже об искусстве.
Чем же так важно итальянское слово "каприччо" и что позволило ему стать принципом современного искусства, как это утверждают авторы выставки на примере трехсот лет его развития? Этимология слова трудноопределима и до сих пор вызывает бесплодные споры, похожие на обсуждение этимологии слова "барокко". Еще в XVI веке считали, что оно происходит от итальянского capra — "коза" и имеет связь с древними мистическими культами, например с вакханалиями. Действительно, козы и козлы были активными участниками подобных увеселений и в христианское время перекочевали на шабаши, став любимым домашним скотом ведьм. Родство с козами и козлиным культом указывает на тесную связь каприччо с магией, особенно черной, но происхождение самого слова из животноводческого лексикона весьма проблематично. Тем не менее, очевидно, что еще в XVI веке в понятие "каприччо" входило отклонение от установленных художественных правил и на русский язык наиболее подходящим переводом было бы слово "прихоть".
Наиболее законченную форму понятие "каприччо" приобрело в музыке, где превратилось в особый жанр. В XVII веке также появляются первые изобразительные примеры каприччо, прежде всего в графике. Восемнадцатое столетие дало целую россыпь подобных произведений, среди которых особенно выделяются графические серии Тьеполо, Пиранези и Гойи. В этом же столетии во французской транскрипции caprice стало своего рода эстетической категорией. Капризы проникают даже в архитектуру, и если воспринимать парк XVIII столетия как модель мироздания, то в нем обязательно должен был быть какой-нибудь каприз — без игры фантазии мир казался несовершенным. Типичным примером может служить Царское село с его Большим и Малым Капризами.
В XIX веке, начиная с классицизма, к капризам и причудам относились строго. Реализм в этом отношении был еще суровее классицизма, и каприччо нашло свой приют лишь в культуре декаданса. Как ни странно, но авангард начала нашего века также недолюбливал каприччо — при всей своей тяге к утверждению индивидуального творческого произвола в строгом искусстве Малевича и Кандинского каприччо места не было.
Произвол индивидуализма ХХ века был обусловлен совсем другими соображениями, резко отличавшимися от культурной игры каприччо XVI-XVIII веков. Рассматривать каприччо как предвосхищение современных проблем довольно рискованно. Это и привело к тому, что на выставке под каприччо подразумевается любое проявление ненормативной эстетики, и столь большое количество аномалий рождает ощущение неразберихи. Несмотря на это сейчас "Каприччо как принцип искусства" — самая интересная выставка в Европе.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ