Расин мельчает на московской сцене
С 1669 года, когда был написан "Британик", и вплоть до 1997-го эту пьесу Расина в России не ставили. Зато в нынешнем сезоне появилось целых два спектакля. Недавняя премьера в Новом драматическом театре была невзрачна. Вторую попытку справиться с "Британиком" предпринял Театр Армии: на самой большой из малых сцен Москвы пьесу поставил Александр Бурдонский. Наивность и претенциозность странным и довольно неприятным образом сочетаются в его режиссуре.
Две постановки "Британика" в одном сезоне появились, скорее всего, по случайному совпадению. Менее всего с этими спектаклями хочется увязывать любимые мысли о "новой классицистской перспективе", о видимом в мечтах театре цельности, доблести и — вопреки душевному разладу, обступившему хаосу и пр. — стройности миропонимания.
Заводить речь об этом казалось важным после "Береники" Алексея Бородина в Академическом Молодежном, необходимым — после "Амфитриона" Анатолия Васильева в "Школе драматического искусства", сегодня же — как-то без надобности. И отнюдь не потому, что "Британик" в Театре Армии — малозначительное событие. Победа стиля вполне обычна и знаменуется наплывом эпигонов, более или менее массовым производством третьесортной продукции. Дело не в качестве, а в творческих ориентирах: стиль классицизма режиссеру явно чужд и, вероятно, сам Расин не так уж интересен.
Непонятно, зачем вообще Александру Бурдонскому понадобилось ставить именно эту трагедию. Неужто вправду для того, чтоб зритель захотел "подумать над теми моральными и нравственными проблемами, которые волновали в процессе работы артистов и постановщиков", как уверяет нас с искренностью вагонной попрошайки программка к спектаклю?
Строго говоря, моральных и нравственных проблем (этические, к счастью, не упомянуты) по ходу действия "Британика" возникает немного — всего одна. Главный злодей ставит девушку Юнию перед дилеммой: либо ты на моих глазах порвешь с возлюбленным, либо я его убью. Наталья Лоскутова демонстрирует холодность к Британику, да и в целом исполняет роль Юнии с угарной сентиментальностью: интонации однообразны и преимущественно фальшивы, зато из глаз текут настоящие слезы. Что касается остальных персонажей, их моральный выбор ясен изначально; на протяжении пяти актов остается сделать лишь жизненный. Это не менее существенно и не менее занимательно — если довериться Жану Расину.
Театр, как я понимаю, увлекся фабулой или по крайней мере решил, что отменная сюжетная канва приманит зрителей. И правда, было чем увлечься. Расин — гений сюжета и мастер интриги — изысканно выстроенной, до блеска отшлифованной. Этот драматург правит действием с утонченной, благовоспитанной мощью, ничего подобного попросту не существует в истории театра.
Место действия "Британика" — дворцовые покои в Древнем Риме. Время: 55-й год нашей эры, один день из жизни молодого императора Нерона. Суть: пробуждение чудовища — в этот день Нерон впервые дает волю страстям, совершает свои первые преступления (похищает женщину, убивает мужчину) и за двадцать четыре часа превращается в жестокого тирана.
Говорить о расиновских натяжках вслед за правдолюбцами XIX века — бессмысленно. Конечно, сюжет трагедии натянут до предела — как тетива, со звоном посылающая в яблочко "двойною рифмой оперенный стих". Вопрос в том, под силу ли актеру, режиссеру, театру справиться с действием, скрученным неимоверно туго, под силу ли полюбить классицистскую стремительность и целеустремленность.
Николай Лазарев играет Нерона, с позволения сказать, недобесившимся тинэйджером. Любовь, власть, экстаз злодейства — все это волнует кудрявого венценосца куда меньше, чем инфантильный азарт безнаказанности. В такой трактовке есть своя историческая правда: Нерону в 55-м году исполнилось всего лишь восемнадцать (впрочем, по римским законам он уже четыре года считался совершеннолетним). Самого Британика (Игорь Марченко) в 5-м акте император решается отравить только потому, что надо как-то выпутаться из всей этой истории — так школьник сжигает свой дневник, чтобы родители не узнали о двойке по поведению.
Сильные чувства Лазарев беззастенчиво наигрывает, даже не пытаясь справиться с ними всерьез. В проходных эпизодах бывает почти органичен: импульсивный жест, как бы по случайности становящийся поступком, живой взгляд, забавная (хотя чересчур суетливая) мимика. Александрийский стих актеру не дается — впрочем, он в "Британике" не дается никому, звучит с грубой надсадностью и нескладной аффектацией.
Один из исполнителей, Александр Кутепов, читает Расина хотя бы ровно, с уважением к цезуре (это не столь уж большая заслуга: Кутепов играет Бурра — спокойного и прямодушного резонера), у остальных же — что ни смысловой акцент, то ритмический провал. Алина Покровская в роли Агриппины загубила знаменитый обличительный монолог (2-я сцена 4-го действия), стараясь вложить в него побольше психологизма; театральный художник Алла Коженкова помогла ей от души, одев в немыслимое безрукое платье (нечто вроде смирительной рубашки "от кутюр"): видимо, показалось, что проще и правильнее спрятать руки вовсе, чем учиться риторическому жесту.
Если бы режиссер ограничился несложной и актуальной задачей — показать, что люди всех времен и народов так же любили, страдали и портили друг другу жизнь, как семейство Кэпвеллов в "Санта-Барбаре", его можно было бы понять. К сожалению, Александр Бурдонский не способен забыть, что живет и работает в эпоху постмодернизма. Отсюда — синкопированные танцевальные интерлюдии, поставленные Александром Пепеляевым, кавардак расхожих и бессмысленно употребленных постановочных эффектов (струящаяся вода, шуршащие жалюзи, игра с электрическими фонариками и пр. — для полного комплекта на сцене не хватает только инвалидной коляски). Отсюда же — соединение брутальности (как бы бетонные конструкции) с изыском (как бы парчовые мантии) в сценографическом решении.
Беда не в том, что спектакль удался плохо — беда в том, что собственную двояковыпуклую вульгарность создатели, даже осознавая, не стараются превозмочь. Любые увещевания здесь избыточны, любые подсказки заведомо напрасны. Между звучностью и крикливостью лежит пропасть, как ее преодолевают — мало кому известно.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ