Приезд двадцатилетней девочки на глазах становился главным событием сезона
Перед самым началом спектакля ко мне подошла предводительница нашего критического цеха и строго сказала: "Вы должны наговорить мне что-нибудь во втором антракте, немного, на страничку текста, но чтобы было esprit" (т. е. нечто остроумное). И упорхнула. "Esprit, — подумал я устало, — ишь чего захотела". Но мозг уже послушно заработал. Сначала, однако, пока шел пролог и на сцене резвились страшноватые летучие мыши, в голову лез нелепейший вздор: "Вишневый сад", пьяная вишня и даже какой-то гроссмейстер Вишванатан Ананд. Потом забрезжила почти серьезная мысль. Вот, думал я, что за глупая схема: в Москве — беспечная вольница, в Петербурге — строгий академизм, но кто же тогда Диана Вишнева, по духу московская, по школе питерская балерина? Ей так привольно в Москве, на огромной сцене Большого театра, ее гигантский шаг здесь так уместен, а пространственные координаты ее танца так естественно соответствуют тому, что требует именно эта сцена и именно этот зал; но, с другой стороны, где, как не в Мариинке, в неизувеченных спектаклях Мариуса Петипа, обнаруживает себя то, что ценит, культивирует и бережно охраняет Петербург и что отличает нашу гостью, сказочно талантливую бенефициантку: утонченное мастерство, вкус к танцевальной подробности, к любой детали хореографического текста — услада нетерпеливого воздушного прыжка, но и услада неторопливого перехода из одной партерной позы в другую.
Но тут все эти скучные мысли разом вылетели из головы, потому что в театре стало весело и свободно. Включился полный свет, заиграла оживленная музыка Минкуса, со сцены повеяло свежим ветром. Тоненькая танцовщица с веером в руке сумасшедшим темпом обозначила свой выход. Сумасшедший темп, сумасшедшие прыжки, дьявольская находчивость, дьявольский темперамент. И вместе с тем — детская непосредственность в каждом сверхвиртуозном па, танец-приключение, танец-забава. Дансантная страстность, без которой балет — не балет, но страстность радостная, легкая, парящая. И тут я снова вспомнил слово "esprit" и вспомнил, что во французском языке слово это означает и "остроумие", и "душевное пламя", и "дух", и именно этим словом можно определить ускользающий от определений характер Дианиного танца. Конечно, esprit, конечно, дух, конечно, пламя души и, конечно же, остроумие — особенно в вариациях, исполнением которых она, искусница несмотря на молодость и азарт, более всего меня поразила. А самыми остроумными были два соло с веером из последнего акта. Вишнева играла веером, как играют в старинном японском театре, где, как известно, женщин-актрис нет. И это становилось маленьким чудом уже нашего театра.
Была ли она испанкой? Как Анна Павлова, как Майя Плисецкая — может быть, и не была. Но дело в том, что испанская характерность, навязанная Александром Горским этому балету Мариуса Петипа, мало-помалу из него уходит. Уже не совсем испанкой была пленительная Екатерина Максимова, и совсем не испанкой, а парижанкой была победоносная Сильви Гилен, но тем самым становится более явственным простой и глубокий смысл неумирающего балета (хотя и обессмысленного в последние годы). "Дон Кихот", поставленный в Москве в 1869 году, нес весть о новых человеческих отношениях и новых — свободных, эмоционально необездоленных — людях. Это балет переломной эпохи и для переломных эпох. Именно так его трактовали великие танцовщики и великие балерины. Именно в этом плане его танцует Диана Вишнева, молодая артистка, искусство которой свободно от тяжести прожитых нами нелегких лет. Китри Вишневой — вестница наступающего светлого века.
ВАДИМ Ъ-ГАЕВСКИЙ