Но русскому читателю это довольно трудно понять
"Современная американская поэзия в русских переводах" — так называется новая поэтическая антология, почти одновременно появившаяся в Петербурге, Нью-Йорке и Екатеринбурге. Помимо стихов 21 американского авангардиста в ней представлены их эссе и статьи о поэтическом творчестве.
Современная американская поэзия почти неизвестна широкому российскому читателю. Последняя антология вышла в 1982 году; нет отдельных сборников американских поэтов, и это понятно: постперестроечная Россия жадно перенимает американскую цивилизацию, американскую массовую культуру, но не американскую контркультуру. А поэзия никогда не была частью американской мечты, как и поэт, в отличие от России, здесь никогда не считался властителем дум.
По мнению Элиота Вайнбергера (его статьей "Американская поэзия с 1950 года: новаторы и аутсайдеры" заканчивается выпущенная под маркой Екатеринбургского отделения АН эта антология), американская поэзия всегда писалась вопреки, а не благодаря той культуре, в которой обитала. Может быть, поэтому Луис Зуковски работал преподавателем английского в техническом училище в Бруклине. Чарльз Резников вынужден был сам публиковать свои книги до тех пор, пока не достиг семидесятилетнего возраста. Лорин Нидеккер провела практически всю жизнь в маленькой рыбацкой деревушке в штате Висконсин, где ей приходилось скоблить полы в больнице, чтобы хоть как-то заработать на хлеб.
Так продолжалось до 70-х годов, когда в ответ на студенческие требования "актуальности того, что они изучают" в университетах впервые началось преподавание современной поэзии, сотни университетов и общественные центры искусств открыли курсы "писательского мастерства", и поэт из одиозной фигуры превратился в достаточно респектабельного персонажа американского общества. Поэтам начали выдавать гранты, поэзия стала вполне презентабельной карьерой. Линдон Джонсон основал, а Ричард Никсон осуществил создание Национального фонда искусств — советы по искусству были сформированы в каждом штате; деньги получали не только непосредственно авторы, но и университетские журналы и другие "учреждения культуры", которые росли как грибы. Но противостояние между культурой и контркультурой от этого не уменьшилось, правда, благодаря подаяниям от правительства почти перестала существовать политическая поэзия. То, что у нас называлось "официальной поэзией", в Новой Англии обозначалось как "академическое сознание", "хороший вкус", эпитет "буржуазный" был не в ходу, но подразумевался.
В антологии, составленной петербургским поэтом и переводчиком Аркадием Драгомощенко и екатеринбуржцем Вадимом Месяцем — также поэтом и переводчиком, ныне живущим в США, — представлены ключевые фигуры американского авангарда: Чарлз Олсон и Джон Эшбери, Роберт Данкен и Майкл Палмер, Роберт Крили и Натаниэль Тарн. Поэтов, избранных для этой антологии, при всем различии в манере письма, философии и традициях объединяет одно качество: очевидное неприятие того, что здесь упорно именуется академическим сознанием.
Составители в своем предисловии соглашаются с тем, что отсутствие комментариев и биографических сведений можно считать досадным упущением издания. Правда, этот промах в какой-то мере компенсируется тем, что в конце книги приведены фрагменты эссе самих поэтов — это хотя бы отчасти помогает читателю понять, с чем он имеет дело.
Ощущается и отсутствие английских текстов стихов. Это вызвано проблемой с американскими "копирайтами", однако без оригиналов невозможно оценить не только качество, но и объем работы, проделанной переводчиками, чтобы эта кардинально отличающаяся от русской поэзия стала доступна для русского слуха и глаза. Но различие американской и русской просодии не становится от этого менее явным.
Более двадцати лет назад Л. Я. Гинзбург в разговоре со мной, характеризуя современную англо-саксонскую поэзию, сказала, что "это уже не стихи, это другое". Это другое можно, конечно, обозначить пыльным и неточным словом авангард. Но это авангард не в буквальном, а в фигуральном смысле. Так, для "академического сознания" (а примером "академического сознания" для американского авангардиста может служить тот же Иосиф Бродский) это, наверное, уже авангард, а для постмодернистского — еще или даже все еще авангард. То есть соотнесенность с традицией, уже давно ставшей канонической, исчерпанной и по сути архаической. Понятно, что такая соотнесенность не вполне корректна, так как предполагает перенос, перевод текста с одного языка на другой без переноса и перевода контекста. А сравнение вне контекста столь же ущербно, как сравнение живого дерева с рисунком или любовной истории с диаграммой.
И дело даже не в том, что в американской поэзии метр и рифма — почти исключительно принадлежность песенной, эстрадной традиции. А метафора, столь характерная для русского стиха — синоним красивости и искусственности; американский авангардист стремится к открытому, честному высказыванию, что, правда, не охраняет его ни от высокопарности, ни от абстрактности — точнее, абстрактными и высокопарными кажутся переводы американских верлибров на русский. И вполне возможно, даже просвещенный любитель русской современной словесности, не погруженный в современную американскую культуру, читая новую антологию, не сможет освободиться от ощущения, что перед ним не стихи, а графики стихов. Хотя, думаю, примерно так же американский студент, мало знакомый с советской действительностью, читает стихи Всеволода Некрасова — какие-то слова, авангардная строфика, графики текстов. В минусе контекст.
МИХАИЛ Ъ-БЕРГ