Новым лауреатом стал дирижер Валерий Гергиев
В Большом зале консерватории состоялось вручение премии, затем — концерт. Гергиев дирижировал БСО имени Чайковского, Башмет участвовал в концерте как солист. Зал был полон — как всегда на столь звездных концертах.
Премия фонда Юрия Башмета носит имя Дмитрия Шостаковича и присуждается в третий раз. В 1995 году ее лауреатом стал скрипач Гидон Кремер, в 1996 — бас-баритон Томас Квастхофф. Технология присуждения: эксперты выдвигают 10 кандидатов, основываясь на рейтингах, показателях по концертам и записям, анализе прессы. Затем сам Башмет выбирает из десяти одного. Ежегодная премия — одно из направлений деятельности фонда Юрия Башмета. Размер премии — $25 тыс.
На встрече с журналистами, которая предшествовала концерту, Юрий Башмет аргументировал выбор лауреата, заметив, что слава Клаудио Аббадо держится "не на пустом месте", что есть Колин Дейвис, но он уже относится к тому поколению, которое "получает дивиденды, а не инвестирует", и что "Валера находится в золотой точке". Сам же Валерий Гергиев говорил главным образом не о премии, а о необходимости сотрудничества между Мариинским и Большим театрами: пока его нет, и "это плохо не для меня, — те пять дней в году, которые я бы мог провести в Большом театре, я могу провести и в Метрополитен — а для России". Это было сказано "с некоторой долей упрека Владимиру Васильеву", хотя "у меня нет с ним конфликта. Есть очень небольшое продвижение вперед, и было несколько киксов — знаете такое слово?" (Одним из киксов был отказ принять спектакли Мариинского, номинированные на "Золотую маску", в стенах Большого.) О предстоящем концерте Гергиев сказал только, что "отягощенный новым призом, я выступлю, наверное, очень плохо. Но до этого я старался".
С моей точки зрения, смысла в том, что Башмет вручает премию Гергиеву, нет никакого — хотя Гергиев достоин всех на свете премий. Но не мне давать советы Башмету: его имя — его премия. Правда, премия носит также имя Шостаковича, отданное по инициативе фонда вдовой композитора. И помня о том, сколько заботы отдавал Шостакович молодым музыкантам, логично было бы наградить кого-нибудь из перспективных молодых — на эти деньги они могли бы осуществить свои концертные проекты или выпустить компакт-диски. Единственный смысл — заполучить лауреата в Москву и насладиться его искусством.
В этом сезоне Гергиев на московской сцене еще не появлялся. Летом он приезжал дважды, оба раза с оркестром и певцами. Один концерт состоялся в Большом зале консерватории: была превосходно исполнена симфония "Ромео и Юлия" Берлиоза. Другой — на Васильевском спуске; это была антихудожественная акция с динамиками и усилителями, которая, однако же, дала свои плоды — вскоре после нее президент облек Гергиева директорскими полномочиями в Мариинке. Теперь Гергиев приехал налегке, чтобы выступить с "федосеевским" БСО. Оба героя к выбору оркестра отношения не имели; Башмет назвал это "технической проблемой", которую решили организаторы концерта. Впрочем, Гергиев похвалил оркестр, а Башмет отметил, что в нем лучшая в Москве медная группа.
После торжественной части (которая включала себя также награждение Гергиева медалью "Во славу Осетии") прозвучала романтическая "Гарольд в Италии" Берлиоза, симфония с солирующим альтом. Башмет признался, что "Гарольда" не играл давно, и это, добавим от себя, было заметно. Как часто бывает, музыкант гениально начал, а затем сник. Коронные sul ponticello было лихо придуманы и не так лихо удались. Но в целом в исполнении чувствовался почерк Гергиева — в быстрых частях он таскал оркестр за шиворот как провинившегося школьника, в медленных, напротив, следовал размеренным, замороженным шагом. Если бы не арфа (изредка), все было бы довольно невкусно по тембрам — не говоря об отсутствии настоящего баланса. Оркестр не желал цвести, а контрабасовую группу хотелось вообще выдрать с корнями. Никакого сравнения с летним Берлиозом мариинского оркестра быть не могло.
От невыразительного Макса Бруха ("Кол Нидрей" для альта с оркестром) награжденный, уже без награждавшего, перешел к музыке патрона полученной им премии. И тут нужно признать, что если кому гергиевская экстравертность, часто столь притягательная, явно не идет на пользу, то это Шостаковичу. Недавно та же Пятая симфония, исполненная в Москве Марисом Янсонсом, предстала невестой современного европейского дирижерского стиля. У Гергиева она прозвучала в стиле оперных антрактов или праздничных увертюр. Фигурации были похожи на "Садко", тутти — на "Испанское каприччио". Лучше всего удались лихие тираты и удары в тарелки. Влекомый своим театральным темпераментом, Гергиев старался быстрее проглотить текущий эпизод, чтобы, наскоро вытершись салфеткой, взяться за следующий. Его вечная торопливость, нередко рождающая увлекательную динамику, здесь была сродни человеческой невнимательности — так бывает, когда, не закончив разговора с одним собеседником, мы бежим к другому. В финале маэстро закатил такой темп, что от оркестра полетели перья — тут не уцелела и медь, похваленная Башметом.
Не хочу сгущать краски: концерт не был самым плохим в сезоне, и если бы не премиальные тона, то без него спокойно можно было бы обойтись. Весной Гергиев намерен выступить в Москве со светлановцами и плетневцами. Думаю, что руководство этих оркестров понимает: сам факт появления Гергиева за их пультом — еще не событие. Так же, как и возможные "пять дней в году" в Большом театре.
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ